Жорж Сименон - Крутой сюжет 1993, № 1

— А это у него в одноэтажном крыле сауна, что ли?

— Скорее всего. Но сейчас будет главное — интересный посетитель.

Теперь Папулов сидел в лоджии в изящном кресле с легким стальным каркасом. Казалось просто удивительным, что кресло его выдерживает. На Папулове были шорты и светлая майка. Напротив его в таком же модерном кресле располагался мужчина, одетый несмотря на жаркое время года (июнь выдался как никогда), в строгий костюм. Мужчина сидел вполоборота к снимавшей его камере, Папулов — анфас.

— Где у тебя стоп-кадр, Витя? Ага. Серьезный мужик.

У «серьезного мужика» было тяжелое лицо и аккуратная прическа.

— Знакомый тип, — пробормотал Ковригин.

— Еще бы! Щенников, заместитель начальника областного УВД, — весело выдохнул Мосейкин.

— Хорошо-хорошо! А с какого расстояния ты их брал, Витя?

— Метров с восьмидесяти, — ответил за Рудюка Мосейкин.

Камера продолжала фиксировать беседующих долго — минут пять, не меньше. Потом изображение исчезло, пошла светлая рябь. Мосейкин и Рудюк молчали, загадочно улыбаясь.

— Я вас насквозь вижу, джентльмены, — наконец, произнес Ковригин. — Сюрприз подготовили?

— Ничего от тебя не скроешь, начальник! — притворно засокрушался Мосейкин. — Ладно, вот запись их беседы. Он передал Ковригину листок с машинописным текстом.

«Щенников. Значит, двадцать второго июня?

Папулов. Да, в субботу. Два контейнера. Получатель первого — фирма в Стамбуле. Морем ближе всего.

Щенников. Да, по морю здесь рядом, считай. У тебя вот тоже — кусочек моря. Вода как получилась такой голубой? Папулов. Ерунда, морская соль. Это, понимаешь ли, запасные части. Выключатели, контакты.

Щенников. Понимаю, что контакты. И догадываюсь, что они серебросодержащие. Так что ты мне тюльку не трави.

Папулов. Никто ничего не травит. Этого добра на свалках — бери не хочу. А они за него валютой расплачиваются, как известно. Продаю я, заметь, по цене раз в пять большей, даже с учетом теперешних тридцати „деревянных“ за один „бак“. Одни налоги, которые я плачу этому государству, стоимость серебра в контактах окупят.

Щенников. Ладно, все путем. На сколько этот контейнер тянет?

Папулов. Тонны на две. Я уже точно не помню. Второй контейнер поменьше. Получатель — Ливийская Джамахирия, Триполи.

Щенников. В нем что?

Папулов. Медицинское оборудование.

Щенников. Чье производство?

Папулов. Мое собственное, есть у меня… (Конец съемки).»

— Впечатляет, — Ковригин отложил листок в сторону. Двадцать второе июня через шесть дней.

— Абсолютно точно, — подтвердил Мосейкин. — видеозапись сделана вчера утром.

— А расшифровка беседы?

— Тоже вчера. Есть у меня хороший знакомый по имени Юра. Почти совсем глухой, но разговаривать выучился прилично. Я имею в виду, что глухота у него врожденная. Так вот он по губам мне этот диалог и воспроизвел.

— Отлично воспроизвел. Да и съемка, что называется, уникальная.

— Чего тут уникального — ведь мы знали, что встреча планируется.

— Все равно повезло.

— Это уж точно, — согласился Мосейкин. — Все это поплывет по морю из нашего порта, я так думаю?

— Ты правильно думаешь, — кивнул Ковригин. — У нас есть время, чтобы проинформировать В. Д., а у него — чтобы принять меры.

Телевизор был черно-белым. С минуту назад закончилась передача. Виталий Дмитриевич сообщил ведущему и телезрителям, какие средства были спасены областной госбезопасностью от расхищения, от вывоза за границу. Называлась сумма несколько десятков миллионов рублей. Ковригин наверняка знал, что цифры взяты с потолка или еще откуда-нибудь, и с действительностью имеют мало общего. Его обескураживало другое — два папуловских контейнера благополучно уплыли, хотя оставалась уйма времени, чтобы помешать этому. Он известил В. Д. сразу же, а уж какими соображениями руководствовался тот… И тут случилось то, что обалдевшему от жары Ковригину сначала показалось галлюцинацией.

Лиля сказала:

— Коль, а я ведь этого человека знаю. Тон ее был странен, но Ковригин не сразу обратил внимание.

— Какого человека? — машинально спросил он, думая о своем.

— Ну, который выступал только что, заместителя этого… Фамилию я все время забываю.

— Вот как?! — на Ковригина словно холодной водой плеснули.

— Да, — Лиля старалась не смотреть на него. — Я тебе не должна была этого говорить. В-общем, это он мне посоветовал тогда обратиться в твою мастерскую.

— Н-да-а… — протянул Ковригин. — Мир, выходит, тесен.

После паузы он пригладил усы, откашлялся и спросил:

— Так что же — и схема была не настоящей?

— Нет, схема была настоящей. Все было настоящим… Понимаешь, брат, оказывается, письмо написал. Ну, туда… Незадолго до того, как он… умер в домике. Он предвидел, что с ним что-то случится. И вот случилось…

— Так ведь случилось зимой, а тебя вызвали когда?

— В середине апреля.

— И ты сразу пришла ко мне?

— Почти сразу. Дня через три. «В конце концов я ему первый предложил эту игру», — Ковригин вспомнил «пончика» — владельца «Ниссана».

— Коль, — продолжала Лиля умоляюще, — но ты не думай…

— Что я не должен думать? «Ладно, мы с ним профессионалы. Но почему она?..»

— Я раньше тебе хотела сказать. Да все думала, что ты сам знаешь. Ты ведь должен был знать, — она была готова расплакаться.

— Должен, должен, — Ковригин улыбнулся. Он просто заставил себя улыбнуться.

Вовенко сделал шаг в сторону, пропуская к газетному киоску какого-то толстяка в обтягивающей огромное пузо рубашке с темными от пота подмышками. Толстяк все-таки коснулся его локтя животом, и Вовенко, отойдя подальше, брезгливо вытер локоть носовым платком.

— Извините, вы не подскажете, здесь где-то поблизости должен быть дом быта, — высокий худой мужчина с усами словно из пустоты материализовался.

— К дому быта?

— Ну да, мне часы в ремонт надо сдать.

— Ах, да. Сядете на троллейбус пятого маршрута…

— Сяду. А вы сегодня в семь часов вечера должны быть дома, Вовенко, — тихо, но четко произнес мужчина.

— Что?!

— Ничего. В своей городской квартире, не в загородном доме. Охрану-то, я гляжу, сняли. И то дело, нельзя все время столько народу отвлекать.

Мужчина говорил тихо, совершенно невпопад жестикулируя, зачем-то показывая рукой вниз по улице. Вовенко вдруг почувствовал, что ему тоже следует говорить потише.

— Кто вы такой? — спросил он.

— Я вам наносил визит. Ночью. С месяц назад, — мужчина продолжал улыбаться, усы его при этом слегка топорщились. — Мы с вами тогда поговорили. Я вас спрашивал, вы мне отвечали. Это очень хорошо, что вы о нашей беседе умолчали. Для вас в первую очередь хорошо. Итак, сегодня в девятнадцать ноль-ноль в вашей квартире за бронированной дверью. Не советую избегать встречи или приглашать какое-то третье лицо, — мужчина лучезарно улыбнулся.