Николай Иовлев - Поединок

На кухне, оборудованной всеми известными мне — и в еще большем количестве неизвестными — бытовыми электроприборами, мы прихватываем упаковку банок черной икры, несколько бутылок дорогой выпивки, пару коробок каких-то уж очень диковинных конфет.

В спальне, занятой главным образом гигантским ложем с балдахином, для нас нет ничего подходящего, только еще один видик в моноблоке с телевизором, но не тащить же этакий гроб! Спальное ложе, вне всякого сомнения, старинное, но каждый позолоченный листик сверкает, будто абсолютно новый. Пол застлан таким толстоворсым покрытием, что ходишь по нему, точно по меховой шкуре. Из спальни — еще одна дверь. Что здесь? Ванная. Сияет кафелем, фаянсом, хромом и чуть ли не золотом. Все! Больше тут негде шарить, только в гостиной. По пути прикладываюсь к горлышку взятой на кухне бутылки с заморским пойлом — для снятия стресса. Фу, до чего ядреное. Что хоть это? Французский коньяк… Проверяю хозяйку в коридоре. Лежит, как приказано, — молча и неподвижно. По дрожанию пледа видно, что жива и не в себе. Ничего, я тоже не в себе. Все мы тут не в себе. Надо поделиться с ближними. Вон сколько награбили. Христос велел делиться. Да и куда столько добра на одну семью. Тут можно запросто филиал Эрмитажа открывать. Теперь уже немного разграбленный…

Настюха шурует в антикварном шкафу с тяжелыми инкрустированными дверцами. Подзывает меня движением руки. Шепчет, едва я приближаюсь:

— Смотри! Тут Фаберже, понял?!

Словно загипнотизированный, гляжу на прямо-таки царский, вне всякого сомнения, серебряный сервиз. Столовые приборы такие тяжелые, что я чуть не роняю поданный мне для осмотра нож. Все эти сокровища, конечно, хороши, слов нет, но это еще не деньги, их нужно постараться продать, да не вляпаться при этом в дерьмо, не угодить в расставленные капканы. Повезет ли нам отыскать деньги? Вряд ли. За такой короткий срок, впопыхах, почти опрометью, тайник не найти, чудес не бывает. А пытать хозяйку не будем. Не наш стиль.

Телефонные звонки. Первый заставляет вздрогнуть. Возможно, мы имеем к звонку самое прямое отношение, если это диспетчер такси. А если нет? Черт, что делать? Надо снимать трубку.

— Алло.

Слава Богу, лучший из вариантов.

— Пусть машина въедет во двор. Первый подъезд слева от арки. К самому подъезду, у нас много багажа. Да, спасибо…

Ну вот, кажется, и все. Последний этап операции — отход. Правда, впереди еще упорные бои по реализации добычи, но это уже следующие операции, и осуществлять их не в пример легче нынешней. Напоследок Настюха заталкивает в одну из разбухших сумок шкатулку с драгоценностями из потайного, но все-таки вычисленного отделения антикварной горки, и мы подтягиваем награбленное к черному ходу.

Обрываю телефонные шнуры в кухне, гостиной и спальне. Хочется верить, больше у них нигде нет аппаратов. Сотовый телефон мы уже упаковали… Наконец в окно вижу подъехавшую во двор «Волгу». Пора. Перед самым уходом из квартиры-музея заскакиваю в коридор дать ЦУ несчастной женщине. Она — в прежней позе на полу, все так же укрыта пледом. Всхлипывает. Значит, жива и в сознании. Настюху она так и не видела. И это очень и очень хорошо.

— Оставайся лежать еще полчаса!.. — приободренный крепким выпивоном, говорю уверенно, с металлическим, как у робота, тембром. — Предупреждаю: двери не открывать, они заминированы! Рванет — весь дом в руинах ляжет и костей не найдут…

Все, пора рвать когти — и чем быстрее, тем лучше. Если старая черепаха, не поверив в угрозу взрыва, выскочит в подъезд с парадного входа охранник — этот поганый, как он себя называет секьюрити — вызовет ментов. А там — пока разберутся что к чему, пока задание начнут выполнять, мы уже будем в тачке вместе с вещами. И даже если этот остолоп вахтер-секьюрити решит треножить нас самостоятельно, ему потребуется обежать дом вокруг, за это время мы уже успеем вырваться со двора… А потом — остановим такси возле Витебского вокзала, и не раньше, чем мастер уедет, поймаем другую тачку — до вокзала Московского. Где и припрячем вещички в камере хранения. Прятать их дома противопоказано.

Вытираю со лба испарину. Опять надвигаются — где-то уже на подступах, совсем близко — ломки. И от них не убежать, не спрятаться, не спастись. Они найдут, догонят, набросятся — и уничтожат. И любые способы бегства от них — бессмысленны. Есть лишь единственное средство заткнуть им пасть: бросить в нее кость. В виде крошечной пилюльки… Но деньги опять кончились. Сколько их, казалось, было. Думали, на год хватит. А истратили — мигом. Не успели даже перезимовать — на улице еще слякоть. Прибытка ждать неоткуда. В долг никто не дает, у обменок светиться нельзя — моментом братве сдадут, с лохами тоже напряг: их, желающих с нами поквитаться, уже по городу столько рыскает, что хоть из дому не выходи…

Минувшие дни или недели — а может, месяцы или даже годы? — пронеслись в чудовищном угаре. Последнее просветление заплывшей чернотой памяти связано с ужасным: мы с Настюхой обворовываем квартиру ее родителей. Втихую, когда никого нет дома. И это — не галюны, сей дикий факт действительно свершился. Потом — совсем невнятно — продажа некоторых вещей… Все. Далее — пленка засвечена. Голимая темень.

Еще до последнего, самого сумасшедшего, отрыва от действительности мы в подробностях разработали очередное шельмовство. Подыскиваем приличную квартирку в престижном районе, с телефоном, обстановкой и, если уж совсем повезет, — после ремонта (видимо, придется даже снять для такого случая), даем объявление о ее сдаче внаем, а еще лучше — находим нуждающихся в подобном жилье через газеты — объявлений на эту тему пруд пруди, — назначаем время просмотров, стойко переносим сутки-двое напряженного паломничества — и по сходной цене впариваем апартаменты сразу нескольким съемщикам. С предоплатой месяца эдак в три. Занимать можно такого-то числа, но деньги — вперед. Дубликаты ключей — пожалуйста. Договорчик — от руки: ну зачем нам, в самом деле, алчные посредники в лице агентств недвижимости? Они за такую квартиру еще больше заломят, да за услуги слупить не забудут. А в назначенный для заселения день счастливые обладатели дубликатов ключей и фиктивных договоров слетаются в оплаченное для безмятежной жизни гнездышко, доказывая друг другу свои права на него все теми же ключами и договорами. Но этому прожекту не суждено было осуществиться. Гладко — в воображении. Наяву — куда сложнее. Гораздо проще оказалось подчистить излишки роскоши в квартире Настюхиных родителей.

И вот теперь — все. Надо опять что-то выдумывать и проворачивать. На разработанный в предыдущее бдение оперплан нет ни времени, ни сил, ни тем паче хоть каких-то денег. Но что же еще? Кажется, осуществлены и вычерпаны до дна уже все, даже самые худосочные, идеи. Достать денег нельзя, нельзя больше нигде, нигде. И я, и Настюха прекрасно это знаем. Но и Настюха, и я знаем также, что в запасе, отодвинутый подальше от искушения, возведенный в ранг неприкосновенного, существует еще один, быть может, самый последний, но вместе с тем и грандиознейший источник, целая прорва денег. Живых денег. Которых хватит на долгие годы даже при нашем сумасшедшем темпе их уничтожения. И этот источник — прямо у нас под ногами, к нему не надо идти на край света, наклонись — и пей. Это квартира Настюхи. Классная двухкомнатная квартира в элитном районе и доме — кто ж не мечтает о жизни в сталинском доме с видом на Парк Победы? Лоджия, паркет, высоченные потолки, окна на две стороны, изолированные крупногабаритные комнаты, прямо-таки огромные прихожая, кухня и ванная. Короче — улетит такая квартирка со свистом. Настюха говорила, что еще пару лет назад ей предлагали за нее полста штук зеленью. И даже если спустя годы стоимость этих хором, выцарапанных ее могущественным папахеном в городском фонде из резерва, не помню точно, не то мэра, не то губернатора, поднялась еще на какую-то величину, это уже не имеет особого значения. Пятьдесят тысяч — сумма и без того магически привлекательная. Особенно когда смерть стоит у тебя за спиной с занесенной косой. Мы с Настюхой уже не раз касались этой щекотливой темы. И всякий раз она закрывала ее ссылкой на две основные причины: первая — родительский гнев, окончательный и безнадежный разрыв с предками, а вторая — отсутствие убежища: надо ведь где-то жить самой. Но теперь, во вновь открывшихся обстоятельствах, у нас имеется ключик к сердцам Настюхиных родителей: будущий ребенок, и ключик этот откроет любое, даже самое заржавленное сердце. Что же до второй причины, то и она решается проще простого: надо всего лишь взамен этой роскошной хоромины приобрести квартирешку попроще, а еще лучше — комнатуху в пристойной коммуналке. Ферштейн, Настюха? Нихт ферштейн?