Николай Иовлев - Поединок

Спит только после приема снотворного.

Начал есть бульон. Первую ночь спал спокойно, без бреда и стонов. Принесли ему в комнату телевизор. Смотрит с интересом. Утомляемость, правда, наступает довольно быстро — уже через час. Желания дозы, по его словам, нет. На всякий случай всю его одежду спрятали подальше. Мать постоянно рядом с ним. Возится словно с грудным младенцем. Да он и есть грудной младенец — по своей беспомощности. Фрагментами возникает дезориентация. Но это, скорее всего, побочные явления нейролептиков.

Физическое состояние удовлетворительное. Появился небольшой аппетит, температура нормализовалась, артериальное давление, сердце и легкие — без патологии. Даже взгляд посветлел. Физическая зависимость, таким образом, снята. Курс лечения по преодолению абстинентного синдрома пока все же продолжаю. Снотворные и нейролептики опять сменил.

Впереди самое сложное — попытка победить психическую зависимость. Стараюсь быть союзником его изможденного «Я».

Наступивший период лечения действительно самый сложный. Когда проявления абстинентного синдрома исчезают и постепенно наступает улучшение физического состояния, на первый план выходят психологические проблемы личности. Сейчас Юра входит в так называемое состояние «великой пустоты». Пациент, лишенный наркотиков, не чувствует ничего, кроме пустоты. Вместе с наркотиками он лишился привычного образа жизни и многих действий, прежде заполнявших все его время. Даже тот факт, что теперь ему не надо ежедневно думать над тем, где достать денег на наркотики, стал для него не облегчением, а бременем.

От меня, не только как от брата, но и как от врача, Юра ожидает прежде всего психологической поддержки, восприятия его как личности. Не ущербной, а полноценной. Мне очень хорошо знакомо это желание пациента. Он хочет вести диалог со мной на равных. Он не делает мне скидку на родственные отношения и замыкается, если замечает, что я пытаюсь играть роль судьи и моралиста. Главная моя задача — пробудить у Юры надежду на лучшее. Во время психотерапевтических сеансов я избегаю касаться периода последних лет его жизни, когда он пристрастился к наркотикам. Этот кошмарный период раз и навсегда нужно забыть и совершенно исключить возможность ностальгических воспоминаний. Мысли Юры я стараюсь направить на проблемы сегодняшнего дня и светлого завтра. Единственное, к чему могут привести воспоминания о недавнем прошлом, это нарушение и без того нестабильного внутреннего равновесия. Воспоминания эти могут повергнуть Юру в то самое душевное состояние, в котором он находился, когда игла стала казаться ему помощницей.

Физическая зависимость преодолена окончательно. Домашний арест отменен. Надо переходить на более активный режим. С прогулками, раскрепощенным образом жизни. Спортом и трудотерапией. Желания дозы у Юры, по его уверению, больше нет.

Попросил карандаш и бумагу. Делает какие-то наброски, эскизы. Говорит, что это помогает бороться с депрессией.

И все-таки у него железная воля! Я думаю, я надеюсь, что он победит.

Позади два месяца лечения. Результаты вполне обнадеживают. Юра поправляется не только душой, но и телом. Стал более раскован в общении. Свободнее разговаривает. Много читает. Рисует карандашом. Собирается вернуться к занятиям живописью.

Убедил его бегать со мной по утрам. Поначалу он больше двухсот метров выдержать не мог. На сердце жаловался. Но я объяснил ему, что серьезной органической патологии у него еще нет, скорее всего это функциональные явления, которые пройдут сами собой. Раз в неделю обязательно ходим в сауну. Хорошо, что он мне верит. И то, что он самостоятельно решился на излечение, — уже половина успеха. Когда наркомана принуждают к лечению, шансов нет почти никаких. Лечение должно быть не насилием, а потребностью. В его основе должны лежать глубокие личные мотивы. По счастью, Юра понимает, что серьезно болен. Общение с Юрой меня утешает. Мы на правильном пути.

Произошло то, чего я втайне боялся больше всего. Пока я был на работе, Юра сбежал из дома. Мать в слезах. Оправдывается, рыдая. Меня винит тоже.

Из дальнейшего объяснения становится ясным, что Юра мастерски имитировал телефонный разговор. Так мастерски, что мать ему поверила. Он упрашивал мнимого собеседника подождать, пока с работы вернется брат, который и отнесет деньги по нужному адресу. Но кредитор якобы ждать не хотел, а требовал долг немедленно. Угрожал расправой. Юра притворялся, что очень сильно расстроен моим долгим отсутствием, уверял, что кредитор выполнит угрозы. И выпросил-таки денег у матери. Изрядную сумму. Убедил, что должен отвезти ее немедленно, чтобы избежать тяжелых последствий. И мать поверила.

Питер, я без ума от тебя! Со шмыгаловом перебоев не случается. В первый же день моего приезда первая встречная шалава, к которой я подкатил с вопросом, где добыть травки, подобострастно оскалив давно не леченные зубы, выдала тайну черного рынка:

— Да на Некрасовском — у любого азербота. Отвалит сколько надо: хоть коробок спичечный, хоть стакан.

На входе и в центре павильона Некрасовского рынка кучковались менты — не то ждали кого-то, не то искали. Потолкавшись среди рядов овощей и фруктов, я выбрал джигита посимпатичней и задал ему тот же вопрос про травку. Через каждые два слова называя меня братом, джигит пояснил, что такими делами не занимается. Менты все не уходили, и всякий азербот, к которому я обращался со своей просьбой, криво поглядывая в их направлении, качал головой. Наконец один, как видно сжалившись надо мной, кивнул в сторону входа — как раз туда, где и стояли три мента, — предложив поспрашивать у молодых ребят за прилавком. И ребята, такие же джигиты, как и все на этом рынке, только моложе, не скрывая радости, вдули мне коробок марихуаны по вполне сносной цене. Салат, помнится, брал дороже. Позднее я узнал, что меня, лоха, напарили, а настоящая цена на травку даже еще ниже — нужно просто не забывать торговаться. Вот что значат полноценные рыночные отношения! А на мой вопрос, нет ли чего посерьезней, ответили:

— Ты, брат, сейчас хочешь взять? Нет? Ну, тогда, как захочешь взять, приходи — будем говорить.

С тех пор я и проведываю этих черномазых с регулярным постоянством, которого не проявлял по отношению к родному брату.

Да, я продолжаю торчать потихоньку, но теперешний мой режим не сравнится с прежними подвигами. Досадно, но я только совсем недавно понял: самое главное в нашем подпольном деле — остановиться на второй день. Не продолжать, а по-тихому перейти на травку. Потом, через три-четыре дня, желание дозняка начнет давить на темя, и к пятому-шестому дню вытерпеть эти муки будет уже немыслимо. Ну что ж, тогда можно опять аккуратно шмыгнуться, за день даже дважды. Вот и все премудрости. Совсем же отказаться от стимулятора мне, видно, не суждено. Доходит до того, что ни о чем другом, кроме дозняка, думать просто невозможно. И к чему же тогда эти нелепые мучения, эти бессмысленные жертвы? Втер пару кубов — и не только прощайте страхи и печали, но и здравствуйте, дивные радости, да к тому же — до того сладчайшие, что не хватит лексикона, чтобы попытаться отобразить их истинную суть.