Игорь Никулин - Золотой капкан

— А теперь спать, — сказала она, опустила его голову на смятую подушку, на которой проступило мокрое пятно пота, и накрыла шубой. — На поправку пошел, — сообщила Варваре. — Ден восемь — и выздоровеет.

— Дай-то бог, — перекрестилась на божничку хозяйка. — А она?

Девка испуганно шарахнулась от Агафьи, впилась тонкими пальцами в ворс дохи.

— Не боись, — ответила Агафья. — Худа тебе не причиним. Во… ужо и говорить начала, а то давеча лежала колодой. Дай-ка…

Она коснулась грубой ладонью девкиного лба, отметила, что температура еще держится, но на исходе… Еще немного — и отступит совсем.

— Дашь ей горячего молока с жиром, — посоветовала Варваре, собирая одежду. — К вечерне оклемается.

— Ой, Агафьюшка! — всплеснула она руками. — Не знаю, чем отблагодарить тебя.

— Вечор опять приду, — с порога заявила Агафья и хлопнула дверью.

…Не в первый раз за эти годы ей удавалось выходить человека, и никогда она не получала от трудов своих такого удовлетворения или душевного благоденствия, как сегодня. Хворый мужик непонятно чем запал в душу и, хотела она того или нет, не выходил из головы, и стоял в ушах его шепот.

Не понимая, что с ней происходит, Агафья шла домой и улыбалась — на душе было так хорошо, тепло и… трепетно.

Сеть они снимали уже на закате. Никодим был прав, сеть снесло течением и почти прибило к противоположному берегу.

Подплыв к покачивающемуся на волнах поплавку, он зацепил его веслом и перекинул сеть через борт. Обласок накренился и едва не черпал краем воду.

Выбирая сеть, он добрался до ивовых зарослей, и к тому времени, как отвязывал от гибкого ствола тесьму, в ногах уже лежала внушительная горка рыбы, а сверху, темнея мокрой шкурой, валялась дохлая ондатра…

На берегу они сноровисто переложили рыбу в оставшийся мешок. Протасов, держа водяную крысу за хвост, потрогал желтые резцы.

— Вот и шляпа хозяйке… Странно, что она ячейки не прогрызла.

— Запуталась и утопла, — пояснил Никодим и бросил мертвого зверька в мешок. — Разве это шкура? Вот по первому снегу, когда зверье меняет мех на зимний, пойду в тайгу. В прошлом годе набил стоко лис, общину хватило бы обшить.

Он взвалил тяжелый мешок на плечо, уложил удобнее и с завидной быстротой зашагал к тропе, еле заметной в сгущающихся сумерках.

Как и вчера, в комнате тускло светила свеча, и стол был уже накрыт. Проголодавшись, они с жадностью набросились на ужин.

Убрав посуду, Варвара ушла в соседнюю комнатенку и появилась после в праздничном цветастом платке и короткой меховой тужурке.

— Идешь, Никодим?

Хозяин встал из-за стола, оправил бороду, сметая крошки.

— Иду. Вы дома останетесь али с нами?

— А куда? — спросил Вадим.

— В церкву, на богослужение.

— Что нам одним сидеть в четырех стенах? Сходим, разомнемся.

На улице была темень — и дороги не видно. Храм пятном чернел на склоне, крест рельефно выделялся на фоне неба…

Двери его были распахнуты. Внутри толкался народ, колыхались огни свечей на алтаре, и доносилось нестройное женское песнопение.

В дверях Никодим сорвал шапку, перекрестился и примкнул к толпе, внимающей голосу старца Петра, стоявшего на подмосте у иконостаса. В руке его покачивалось на тонкой цепи кадило, и сладковатый запах благовоний кружил голову.

— Жи-ивущий под кровом Всевышнего по-о-од сению Всемогущего по-ко-о-ится-я…

Густым, на удивлением низким голосом пел старец, и молящиеся подхватывали, кланяясь в пояс.

Друзья отошли в сторону, оцепенев и не зная, что лучше: выйти на улицу и не мозолить людям глаза или молиться вместе со всеми, что в принципе сложно, не зная молитв.

— …Он избавит тебя от сети ловца, от ги-и-и-бельной яз-вы-ы…

— По-моему, зря мы пришли. Лишние здесь… — прошептал Протасов на ухо Ивану.

Иван, заметив, что старец недовольно покосился на них, конфузливо пожал плечами.

А старшина запел громче; густой и сильный для его возраста бас разносился под куполом, растворяясь в общей многоголосице.

— …Па-адут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не при-и-и-близится…

Пятясь, они выскользнули во двор и только здесь почувствовали себя свободнее.

Иван опустился на скамью у забора.

— Что ни говори, тут хорошо. Почти как дома. Наш поселок ведь тоже в глухомани. Почту завозят раз в неделю, и то, если погода не испортилась. Весной да осенью на вездеходе не проедешь. Слякоть! Не дорога, сплошное месиво. Зимой буран иногда неделю метет. Выйдешь из дома, насколько глаз хватает белая целина, сугробы наметены. Опять же не проехать.

— Не… — сказал Протасов. — Я бы так жить не смог. Скукотища!.. В доме не высидишь, а вышел на улицу, и прошвырнуться некуда. Разве что до сельпо, где всегда на полках шаром покати. Ни кино, ни клубов. У вас ведь слаще пенки ничего не продают. Бананы, наверное, только на картинках и видели?

— В деревне не до развлечений. Там надо пахать от рассвета и до заката. За день намнешься, вечером не до клуба, а до койки бы добрести. Упал и как провалился… Поднялся с петухами и сам не понял: спал или только прилег?

— Ну и что в этом хорошего? Потому ваши бабы к тридцатнику изнашиваются на все пятьдесят, не на что глянуть. Ни груди, ни талии. Одна мышца да жировая прослойка. А мужики? Хронь… Не, в городе лучше.

— Да бросьте вы ерундой заниматься! — вмешался в спор Вадим. — Всяк кулик свое болото хвалит. Иван в городе со скуки сдохнет, а ты, Коля, за неделю работы в колхозе или загнулся бы, или запил… Не о том вы говорите!.. Вот Ольга твоя пошла на поправку. Это я ответственно, как врач, заявляю. Местная кудесница прямо чудеса творит. Ей Нобелевскую в области медицины присуждать надо. Над такими болезнями специалисты неделями, месяцами бьются, а она — за одну ночь! — А Никандрыч!.. Чудеса да и только! Хотя, если посмотреть с научной точки зрения, объяснимо. Еще в годы войны для поддержания иммунной системы раненых и за неимением нужных медикаментов бойцам давали вытяжки из сосновой хвои. Дешево и сердито. Как говорили, сама природа-мать шла на выручку.

— Хорош трепаться, эскулап, — оборвал Иван. — Значит, скоро будем сниматься? Вовремя, потому что еще пара недель, и вы этих мест не узнаете. Морозы, снег… А я ходить по лесам предпочитаю летом… Вернусь домой. Ну их, «новых русских», с их барскими замашками… упокой, господи, душу раба твоего Олега…

И неожиданно громко захохотал:

— А, мужики!.. Еще немного в таком обществе, и сами в старообрядцы перекинемся. Курить бросили, спиртное… ну, почти.

— Нездоровая обстановка, — улыбнулся Протасов. — Я к таким кардинальным переменам не готов.

— Ха-ха-ха.

— Вам проще, мужики, — вздохнул Вадим. — Почти дома… А для меня эпопея может начаться снова.