Игорь Никулин - Золотой капкан

— Замкнутый круг, — растеряно пробормотал Вадим. — Что мне делать?

— Не знаю, — прямо ответила она. — Но, чтобы не скитаться по подвалам и подворотням, советую явиться в милицию и отправиться в спецприемник. Там хоть питание, и не под открытым небом…

— Я не бомж! — взорвался Вадим, потеряв над собой контроль. — Я медик! Врач! У меня солидная практика! Меня, заместителя главврача республиканской клиники, — в бомжатник?

Он задохнулся, с трудом справляясь с охватившим его волнением.

— Я требую!.. Вы обязаны связаться с украинским представительством и сообщить обо мне.

Спонтанные выкрики и возбужденный его вид привели к совершенно обратной реакции, нежели той, какую он ожидал. Враз охладев, майор поднялась из-за стола, лицо ее напряглось, потеряв былую привлекательность.

— Порядок нарушаете? Что ж, хорошо…

Она сняла трубку бездискового прямого телефона и произнесла после секундной паузы:

— Дежурная часть? У меня посетитель очень беспокойный. Да, мешает работать. Пришел в неприемный день, еще и скандалит. Подъедете, мальчики? Жду.

Последнюю фразу Вадим услышал краем уха, покинув кабинет. По коридору почти бежал, с порога юркнул за подровненную стену кустарника и размашисто зашагал прочь. С милицией дел он иметь больше не будет.

План его, казавшийся безукоризненным и верным, с самого начала потерпел фиаско. Всем плевать на его проблемы: хоть простым людям, хоть должностным лицам, облеченным законом помогать в подобных случаях.

Что ж, ситуация, конечно, аховая, но выход находится даже из безвыходных… Ему остается последнее — добыть денег, пусть не на билет, который без документов не купить, так на взятку проводникам и трехдневный паек. Пока же его возвращение домой откладывается на неопределенный срок. Но не стоит падать духом. Цель есть — Хабаровск. А там родня в беде не бросит.

Никогда раньше ему не приходилось задумываться о такой философской материи, как смысл жизни. Не было ни времени, ни повода, ни настроения.

Теперь же, бесцельно прохаживаясь по привокзальной площади, уйти с которой не решался, словно опасаясь тем самым порвать последнюю ниточку, связывающую с прежней жизнью, собирая найденные бутылки в полиэтиленовый пакет, он начал выстраивать логическую цепь предстоящих действий и, выстроив, немного повеселел.

Вот он, смысл его сегодняшнего бытия, — не сдаться, не сойти с ума, не опуститься от безнадеги, идти до конца, добиваясь своего. И тогда окажется, что падение его — временное явление и не падение вовсе. А своеобразный подарок небес, позволивший лучше понять жизнь, научиться ценить ее такой, какая она есть, ощутить потерянный почти вкус к ней через нищету, унижение, дно…

Эти мысли его успокоили и даже придали сил. К концу дня Вадим стал понемногу оправляться от потрясения.

Вместе с тем он стал замечать вокруг таких же бедолаг, коих на вокзале оказалось не так уж и мало. Но и это, новое ему общество, членом которого, пусть на время, он становился, не ждало его с распростертыми объятиями. Здесь царили свои законы, своя конкуренция, каждый боролся за свое место под солнцем.

Заметив пустую бутылку возле металлической урны, Вадим поспешил к ней. Но сразу же наперерез засеменил замурзанный мужичонка в солдатском бушлате, пестревшем масляными пятнами, прорехами, из которых лез рыжий ватин с подпалинами. Неровно выбритую, с порезами, голову конкурента украшала затрапезная, явно из мусорного бака, кепка с надписью «Речфлот». На ногах хлябали разношенные, подхваченные на подошвах проволокой зимние сапоги. В левой руке он держал брезентовую грязную сумку, правой опирался на костыль.

Прихромав к добыче первым, бродяжка ухватил бутылку за горло и занял оборону, замахнувшись на Вадима костылем.

— Моя!.. — простуженно просипел он. — Отваливай, пока цел…

Вадим улыбнулся — хлипкую фигуру хромого запросто соплей перешибить. Но влезать в склоку из-за пустяка не стал.

Хромой, расценив его замешательство не иначе как слабину, раздухарился, сунул бутылку в сумку и булькающе предупредил:

— Вали… Не то скажу Ромке, он тебя в землю зароет. Много вас, умников, сюда лезет. Вконец оборзели!

Кто такой Ромка и за что его закапывать в землю, Вадим не знал. Спросить было уже не у кого. Хромой, припадая на костыль, проворно уковылял к приемщице, обложившейся пластмассовыми ящиками.

— Гляди-ка, бомжи за хлебное место сцепились! — обжег Вадима ехидный смешок.

— А этот-то сдрейфил…

— Жаль, вот бы спаринг получился.

— Ага, привокзальный реслинг!

— Ха-ха-ха…

Такой оказалась его первая встреча с обитателями вокзального дна. И не последняя, как выяснится позже. Но всему свое время.

Мокрые ветки больно хлестнули по лицу. Косая стена дождя, спадавшая с обложенного тучами неба, насквозь вымочила его одежду, до нитки, и она противно липла к телу. Струйки воды заливали глаза, волосы облепили лоб.

Вадим бежал, не разбирая дороги, так, как не бегал никогда раньше. Сердце металось по грудной клетке, и легкие с кашлем рвались наружу. Дождь превратил землю в вязкое месиво, ноги разъезжались, и пару раз он едва не упал в грязь, умудряясь сохранить равновесие в самый последний момент.

Продравшись сквозь кусты, он выбрался на оживленную, несмотря на поздний час, магистраль, свернул под навес пустующей остановки и упал на скамью, позволив себе минуту передышки.

Никто его не преследовал, и крики: «Стоять! Стой, кому говорю… Стрелять буду!» — не нарушали уже ночной покой. А он, подстегиваемый тем криком, обмирал, умом понимая, что стрелять в него не за что — ничего криминального он не совершил, и гнавшийся за ним милиционер просто брал его на испуг. Он бежал без оглядки, надеясь раствориться в темноте и на то, что преследователь не сунется в кустарник портить новенькую форму, отлавливая не какого-нибудь закоренелого преступника, а вокзального бродягу…

Разыгравшаяся непогода согнала его со скамейки, и Вадим подался на вокзал. Все же теплее, и защита от накрапывающего дождя.

Он забился на цокольный этаж, в дальний темный угол, подальше от людей. Усевшись прямо на бетонный пол, подтянул колени к подбородку и, уткнувшись в них лицом, задремал.

И снился ему приятный сказочный сон. Покачивался в движении вагон, а он отсиживался в тамбуре, тайком от проводника. И что интересно, словно надев шапку-невидимку, для всех незаметный. Его не замечали курильщики, хотя сплевывали чуть не на голову и бросались окурками. Не в него, конечно. Для них — в пустой угол возле поручней… Довольный неожиданным открытием, он готовился уже посетить вагон-ресторан и, опять же тайком, подкрепиться за счет заведения. Но проводник — черная душа — имел, видимо, дурной глаз и сумел-таки разглядеть в тамбуре скрючившегося зайца. А, разглядев, с размаха поддал ему в бок…