Говард Хайнс - Слепая ярость

— Вот тебе!

Неутомимый инструмент не подвел — и вошел точно и плотно, словно меч в ножны.

— Оу-у-у! — вырвался истошный звериный вопль из груди Линн.

«Ну, получай, получай, получай!…»

Фрэнк безумствовал над ее мокрым задом, словно пытаясь разом расквитаться за долгие месяцы ожидания, за долгие бестолковые разговоры, за былую ломоту в паху: получай, моя детка, пойми, что такое любовь…

— Сильней, сильней! — кричала Линн, упершаяся руками о края ванны.

— Да, да!.. — твердил Фрэнк, крепко стиснув ее плотные бедра.

Вид ее тугих ягодиц, переходящих в тонкую талию, сводил его с ума — и, не помня себя, Фрэнк выдернул пылающий стержень из размягченного влагалища и тут же вонзил его между округлых полушарий. Член обожгло болью — и Линн пронзительно взвизгнула, но было уже не до церемоний. Трудно, с натугой проник Фрэнк в неподатливое узкое отверстие, мысленно моля только об одном: еще бы минуточку продержаться…

— Что ты делаешь? — прорычала Линн.

— Нет, в ее голосе нет испуга, опаски — только желание и удивление…

— Я тебя…

У Фрэнка опять не хватило дыхания, чтобы договорить такую короткую фразу.

Линн согнулась уже так, что ее лоб касался коленок, отчего ее попка словно выросла в размерах, возбуждая во Фрэнке дикие, животные инстинкты. Ему казалось, будто он взлетает над этим жаждущим задом, и оставалось только поражаться выносливости живого тарана, пытающегося расколоть надвое покорное мясистое великолепие…

«Ей нужно попробовать сразу все», — осенило Фрэнка.

Да-да, сразу все — как оглавление к последующей долгой-долгой жизни…

Прогнувшись в пояснице, Фрэнк вышел из укромного местечка.

— Ой, зачем?.. — вскрикнула Линн, оборачиваясь к нему в недоумении.

— Вот зачем…

Фрэнк ухватил ее за плечи и рванул к себе так, что его неутомимый боец ткнулся прямо в полуоткрытые губы Линн.

— Что? — пискнула она.

Но было поздно: твердый ствол ударил без промаха, и Линн ничего не оставалось кроме как принять его в свой вопрошающий рот.

— На!..

В ее широко раскрытых глазах читался откровенный ужас, но природа взяла свое, и горячий язык заскользил вокруг напряженного стебля, упирающегося в нёбо.

— Тебе вкусно, моя девочка, да?

Линн что-то промычала в ответ — и Фрэнк истолковал этот отзыв как положительный.

— Он твой, я дарю его тебе…

Она приняла подарок с благодарностью — и тут Фрэнк понял, что уже не может сдерживаться более: его насос разразился неудержимо…

— Пей, девочка, пей…

И она пила его драгоценную влагу, захлебываясь и всхлипывая от счастья, а могучий поршень выбрасывал все новые и новые порции жгучего мужского семени…

— Что здесь происходит? — послышался вдруг робкий женский голос.

Пребывающий в полном упоении Фрэнк обернулся — и увидел стоящую на пороге мать Линн. На ее лице было написано нескрываемое удивление.

Линн вынула опадающий член изо рта и подняла ошалелые глаза на мать.

— Это мой жених, мама, — сказала она, гулко сглотнув.

— Ах вот оно что… — пролепетала ошарашенная мамаша и вышла.

Линн вытерла рукой стекающую из уголка губ струйку спермы и посмотрела на Фрэнка.

— Разве я сказала что-нибудь не так? — озабоченно осведомилась она.

Но у него просто не было слов…

А потом было долгое вечернее чаепитие в семейном кругу, и Фрэнк смущенно бормотал о своем желании стать химиком, а его будущая теща робко поминала ДНК и РНК, на что он авторитетно говорил, что это скорее из области биологии, а Линн глуповато хихикала, давясь шоколадной конфетой и стреляя такими недвусмысленными взглядами, от которых, казалось, начинала дымиться скатерть между ними…

Затем Фрэнк отбыл во Вьетнам, имея в кармане фотографию Линн, в голове — серьезнейшие планы женитьбы, а в сердце — нежнейшую любовь. Он бережно относился к своему чувству и никогда не поминал свою невесту в разговорах с товарищами по оружию, которые каждую особу женского пола рассматривали на словах только как постельную особь. Фрэнк и сам был не прочь нести подобную жеребятину, благо солидный опыт у него имелся, но образу Линн в такого рода беседах места не было.

Будущее рисовалось ему в самых радужных красках. Еще бы: ведь то, что связывает их с Линн, случается, казалось Фрэнку, раз в сто лет. Впереди — долгая-долгая жизнь вдвоем, долгое-долгое счастье…

Вернувшись из Вьетнама, Фрэнк первым делом заявился к ней, и то памятное чаепитие повторилось вновь: так же смущены были все трое — он, Линн и ее мама. Правда, теперь забавной приправой к разговору послужили рассказы Фрэнка о солдатской жизни, о далеком экзотическом крае.

Беседа, казалось, тянулась бесконечно — и наконец они с Линн, бормоча извинения и невнятные соображения насчет «подышать воздухом», выбрались из-за стола, пулей вылетели из дому и, не сговариваясь, ринулись в близлежащий парк, где вполне можно было отыскать укромное местечко для двух вожделеющих душ.

Едва оказавшись за густым пологом зелени, Фрэнк жадно обнял Линн, и его руки сами собою поползли к ее широким бедрам, от прикосновения к которым обоих их пронзила сладкая судорога.

— Возьми меня, милый… — страстно прошептала Линн, и Фрэнк не заставил себя ждать.

Он нетерпеливо задрал подол ее платья, рывком спустил трусики и, высвободив свой истосковавшийся агрегат, медленно, с нажимом провел им по набухшей «киске» возлюбленной.

— Ну, давай же, давай! — шептала Линн. — Я так стосковалась по тебе.

Фрэнк попытался задвинуть ее встояка, но мешала разница в росте, дрожали согнутые в коленях ноги. И тогда, вспомнив чудесную мизансцену в ванне, он повернул ее к себе задом, круто переломил в пояснице — так, что призывно выпятилась наружу густая рыжая поросль, — и напряженный фаллос просто-таки вбежал в вожделенную жаркую пещеру.

— Мой герой…

Конечно, он стосковался по женщинам, разумеется, его здоровый молодой организм хотел взять свое после длительного воздержания, но главным сейчас было то, что перед ним — его возлюбленная Линн. И он — в ней…

— Ну, трахни, трахни же меня, мой дорогой… — просила, нет, не просила, а настоятельно требовала она, расплескивая свою белокурую гриву.

— Да, да, да… — твердил он в ответ, ощущая неземное блаженство от обладания любимым телом.

Его возбужденная штуковина плясала в ее глубоком колодезе, и Фрэнк испытывал неизъяснимое наслаждение от созерцания этого восхитительного процесса.

— Боже, как я люблю тебя…

Кто это сказал — он, она? Уже все было общим, единым; слова, тела, дыхание…

Тут Фрэнк проник в Линн особенно сильно — и она, потеряв равновесие, подалась вперед и упала на траву, увлекая его за собою. Каким-то чудом его корень остался в ней — и, навалившись на Линн всем телом, Фрэнк заработал еще ожесточеннее, счастливо изнывая от звуков смачных шлепков своих чресел о ее пышные ляжки.