Александр Фишман - Доставить и выжить

— Пользуешься моей аргументацией? — хохотнул омоновец.

— Пользуюсь, — согласно кивнул Никита.

— И что ты можешь нам предложить?

— Самое примитивное, что у меня есть. Деньги. Можно в долларах.

— И много?

— Это что — принятие моего предложения?

— Спросил чисто из любопытства. Интересно же, во сколько ты себя оцениваешь.

— Почему себя? Я услуги твои собирался оценивать. Не поскупился бы.

— Глупо, Лавин. Пораскинь мозгами. Твои деньги нам и так достанутся. Это, кстати, одно из условий договоренности с заказчиком.

— Бога ты не боишься.

— Верно. Я вообще никого и ничего не боюсь. Такая вот психическая аномалия.

— Выходит, тебе, менту, безразлично, что нас убьют?

— У вас ведь был выбор. Даже сейчас есть. Скажи код — и свободен. Слово даю. Деньги, конечно, тоже конфискуем. Но жить будете, это гарантирую. Ну, решайся.

— Не знаю я кода.

— Не знаешь или не хочешь говорить? — уточнил омоновец.

— А в чем разница?

— Ладно, болтаем ни о чем. Еще какие-нибудь предложения будут?

— Могу предложить место в колонии, — на полном серьезе предложил Маркелыч. — Договорюсь, чтобы поместили в хороший отряд, сильно не обижали…

— Дать ему по зубам? — спросил Сергей.

— Это позже. Я тебе его всего отдам, вместе с протезами.

— Врешь, коррумпированная сволочь, — буднично произнес старший прапорщик. — Зубы у меня все свои. С глазами проблемы, а зубы — свои.

— Прекращай, дед, — ткнул его локтем Никита. — Не зли их.

— Правильно рассуждаешь, Лавин, — одобрительно кивнул майор. — Слушай, старик, своего босса, он, судя по всему, парень сообразительный.

— Спасибо за столь высокую оценку, — поклонился Лавин.

— Хохмите, ребята, хохмите, недолго осталось. Совсем недолго…

Поезд заметно замедлил ход. При приближении к большой станции начались многочисленные переезды, чаще стали встречаться поселки, дачи…

— Спецназ? — полюбопытствовал Чересседельников.

— Что? — не поняв, поднял на него глаза отставной прапорщик.

— В спецназе служил?

— A-а… Не, в артиллерии.

— Артиллерия, кавалерия… — хохотнул омоновец. — Не хочешь, не отвечай.

— Серьезно.

— Эти дурни сказали, что ты крутой. Очень рекомендовали поостеречься тебя.

— Не, я не крутой.

— Не крутой так не крутой. А мы с Серегой в десантуре служили. В разное время, конечно. Я — в Ферганской дивизии. Ну, ты понял, о чем речь…

Маркелыч неопределенно пожал плечами.

— Был за речкой? — продолжал допытываться Чересседельников.

— Доводилось.

— В какие годы?

— Ты что — отдел кадров?

— Может быть, соседями были.

— Не, я тебя там не видел! — с прозрачным подтекстом произнес Шамышов.

— Да ладно тебе!

— Что — ладно! Мы в разных окопах. Всегда были в разных.

— Ты ведь здесь тоже не бесплатно, — усмехнулся офицер.

— Я с другом.

— А интересно, — вмешался Лавин. — Почему вы нас не обыскали?

— Зачем это?

— А вдруг…

— Да ну, какие там "вдруг"! Ясно же, почему вы так долго не открывали. От стволов избавлялись, которые у тех двух недотеп отобрали. Дряни с собой вы никакой не везете, это ежу понятно. Создавать видимость работы мне ни перед кем не надо. "Дипломат" мы у вас экспроприировали, что и требовалось в первую голову. А что до остального — еще успеем, изымем, куда вы денетесь. Я понятно объяснил?

— И наручники не надели. Странно, верно, Маркелыч? — продолжал Никита.

— Ага, странно, — индифферентно кивнул старший прапорщик.

— Наручники из той же оперы. Я ведь вижу, с кем имею дело. Это вы на своих преследователей страху нагнали, хотя, честно говоря, не представляю каким образом. Но мы-то с Сережей из другого теста. Верно, Серега?

— Угу.

— Мы из племени победителей. В коридоре еще два моих человека, не многим хлипче Сергея. Надеть на вас наручники, значит, признать в вас сильного противника…

Поезд начал тормозить…

— Нет-нет, это еще не конечная остановка, — заверил майор.

И действительно, поезд вновь принялся набирать скорость, хотя и не очень высокую.

— Выходит, не видишь… — задумчиво произнес старший прапорщик.

— Ты о чем?

— Не видишь в нас серьезных противников?

— Извини, отец. Но посуди сам: чемоданчик свой вы сдали без боя. Просто взяли и отдали. Я бы так ни за что не сделал.

— Вас четверо, у вас автоматы, вы — менты. Что нам оставалось?

— Я бы бился до последнего.

— И я бы! — заверил Сергей.

— Вот видите. Пойдем дальше. Прикрытие у вас дохлое, какой-то полковничишко. Сергей на него взглянул внимательно, он и усрался. Едете в поезде по прямой, не меняя маршрута, не пытаясь оторваться от преследования. Когда мы ломиться начали, можно было уйти через окно…

— У них машина.

— Это верно. Но попробовать можно было. Как-то это все несерьезно, по-детски.

— Мы такими вещами никогда раньше не занимались, — произнес Никита.

— Тем более. И не надо было начинать. Наняли бы нас или кого-то наподобие.

— Мы таким людям не доверяем.

— Почему же?

— А почему ты не отдал "дипломат" заказчикам?

— Тебе не об этом надо беспокоиться, а о собственной шкуре.

— Благодарю за совет.

— А ведь ты лукавишь, майор, — хмыкнул отставной прапорщик.

— В смысле? — неподдельно изумился Чересседельников.

— Автомат у тебя снят с предохранителя. И повернут он дулом к нам. И рука у тебя напряжена, хотя это довольно неудобно все время держать так руку. И тяжеловес твой постоянно на стреме. Это ты его так проинструктировал, вот он и не расслабляется. Ведь это твой лучший боец, верно?

— Несомненно.

— Ну вот. Где он должен находиться, если бы ты нас не боялся? Конечно, там, где "дипломат". Ведь твои наниматели могут попытаться отбить его. А ты держишь сержанта здесь. Ведь его лучше использовать там, где опасней, значит, ты полагаешь, что опасней здесь. И "дипломат" ты не зря отсюда убрал, ой не зря. Хочешь, скажу, почему ты так поступил?

— Ну, скажи.

— А ты боишься его с нами оставлять. Несмотря на Сережу, автоматы, людей в коридоре. Разделил две смертельные опасности. И правильно сделал.

— Надо же, я думал, ты слепой!

— Я хоть и слепой, но не тупой. И такие вещи хорошо вижу. И прекрасно понимаю, зачем ты здесь высиживаешь, точишь лясы и заигрываешь с нами.

— Что ты плетешь!

— Ну извини, коли я ошибся. Больше ни слова не скажу.

— Погоди, батя, не замыкайся. Мне как раз очень интересно, что ты говоришь. Так чем, по-твоему, продиктованы мои действия?

— Это тебе даже мой мальчик может обрисовать.

— Лавин? — вопросительно уставился на Никиту Чересседельников.

— Мы на это не пойдем, — покачал головой тот. — Ни за какие коврижки.

— На что — на это? — досадливо поморщился омоновец. — Поясни.