Александр Фишман - Доставить и выжить

— Понятно на что. Ты хочешь кинуть своих заказчиков.

— С чего ты взял?

— Да здесь — к гадалке не ходи. Наручники не надел, "бабки" не отобрал, меды сочишь. "Дипломат" своим бугаям сунул, уединился тут с нами. Дед тебя ковыряет потихонечку, со спецом, это верно, но ковыряет, а ты терпишь, утираешься, цербера своего на поводке держишь. Это ты-то! Посмотрись в зеркало, ты на себя не похож, потому как роль чужую играешь. А цель очевидна — хочешь нам предложить вступить в долю. Во-первых, чтобы код узнать. Уж если рисковать, то не из-за кота в мешке. Так?

— Повествуй дальше. — Майор и не пытался скрыть своей заинтересованности.

— А во-вторых, ты хочешь узнать, что с этими облигациями дальше делать, куда их можно пристроить, как обналичить. И без нас тебе с этим не справиться.

— Цену себе набиваешь?

— Отнюдь. Не станешь же ты ходить по банкам и спрашивать у каждого встречного-поперечного, что это да не купит ли это кто. Уж не сотворить подобного у тебя ума хватит. Да и не поднять тебе такую махину, надорвешься.

— А сколько там? — блеснул глазами Чересседельников.

— Спроси у своих работодателей.

— На это-то уж ты можешь ответить! Это не код, согласись.

Лавин немного подумал и принял решение.

— Двадцать четыре, — произнес он.

— "Лимона"?

— Долларов.

Чересседельников и Сергей переглянулись. Они понимали друг друга без слов.

— Ладно, ваши условия? — спросил майор.

— Нет у нас никаких условий. Маркелыч же четко сказал.

— Вы что же, предпочитаете выступить в роли отбивных у этих мудаков?

— Вовсе нет!

— Тогда в чем дело?

— Не верим мы тебе, Ты предал свои погоны, свою службу, хочешь предать своих нанимателей, предашь и нас. Дойдет до дела, и Сережу своего предашь, и пацанов, что в коридоре ошиваются. Натура у тебя такая. Продажная.

— Погодите, мужики, не горячитесь. Дайте подумать, — не обращая внимания на смысл сказанного Никитой, произнес Чересседельников. — А то скоро приедем…

— Надо же, — вполголоса рассуждал майор, — а я думаю, что это из-за какой-то ерунды такую гвардию на ноги подняли? И "бабки" бешеные платят. А здесь, оказывается, не ерунда… — Было видно, что говорит он механически, в действительности, думая о чем-то своем. — Ну, с блатными мы разберемся, с заказчиками тоже, с начальством поделимся. Остаются хозяева этих облигаций. Ладно, с ними по ходу решим… Есть у меня связи… А вот что касается самих облигаций, тут мне, правда, без вас не справиться. Так что, мужики, не обессудьте. Если не станете помогать мне добровольно, за долю, конечно, возьмусь за вас по полной программе…

— Это вряд ли…

Произнеся это, Маркелыч снял очки, к заушинам которых была прикреплена резинка, удерживающая их на затылке. Вид его сразу изменился: широко распахнутые глаза почти слепого человека делали его лицо абсолютно беспомощным.

— Хватит выступать, старик. Ты уже ничего не решаешь.

— Ага, ты все решаешь. Ты же из племени победителей. — Шамышов подышал на очки, протер стекла подолом рубахи, но не надел их, а положил на столик. Сделал он это почти ощупью. — Но есть одна закавыка… Ты мне не нравишься.

— С этим тебе придется смириться. А я как-нибудь переживу.

— Я вообще шкур не люблю. А ты стопроцентная шкура!

— Заткни пасть! — угрожающе прикрикнул Сергей. — А то я ее тебе заткну!

Поезд издал долгий протяжный гудок.

И тут же старый разведчик взлетел, как сработавшая тугая пружина. Его левая нога, обутая в тяжелый армейский ботинок, с силой впечаталась в лицо сержанта, и тот, стукнувшись вдобавок головой о переборку, отключился.

А отставной прапорщик уже навалился на Чересседельникова. Никита тут же скользнул на пол, обхватив ноги майора и мешая ему скинуть с себя противника. Омоновец пытался вскрикнуть, позвать на помощь, но крепкая, как сталь, жилистая рука Шамышова капканом сдавила ему горло.

Он был массивен, этот продажный "мусор", опытен и по-настоящему силен.

Но ему мешала тяжесть бронежилета, сковавший ноги Лавин и ярость старшего прапорщика.

— Ну что, мразь! — прохрипел Маркелыч, роняя слюну на лицо поверженного противника. — Тебе же сказали, чтобы остерегался меня! Что же ты не послушался доброго совета, гнида!

— Дед, кончай! — взмолился снизу Никита. — Я не удержу этого бугая!

Шамышов отжался на руке, будто собираясь встать, но вместо этого, используя всю энергию тренированных дельтовидных мышц, нанес Чересседельникову страшный по силе сокрушительный удар головой в лицо.

Майор, не вскрикнув, обмяк, как тряпичная кукла.

— Дверь! — коротко бросил старший прапорщик своему другу, вставая.

Тот немедленно повернул головку замка и прикрутил проволоку.

— Давай в темпе!

— Ты что так долго тянул?! Я уже думал, ты никогда не начнешь, — укоризненно проговорил Никита. — Хотел сам…

— Да я ждал, когда поезд потише станет ехать, — распихивая вещи по карманам, ответил Шамышов. — Из-за твоей ноги.

Они собрались за считанные секунды. Напоследок прапорщик снял затворные коробки с автоматов омоновцев и, вытащив боевые пружины, швырнул их в уже открытое Никитой окно.

— Зачем это?

— Пусть подергаются. Ладно, я первым…

Шамышов вылез в окно и, зависнув на мгновение, расцепил руки.

— Давай, я страхую! — прокричал он, бежа рядом с медленно идущим составом.

Лавин прыгнул, и Маркелыч подхватил его, гася скорость.

— Как нога?

— В норме.

— Тогда — вперед!

Несмотря на призыв Шамышова, друзья устремились как раз не вперед, а назад, в направлении, противоположном тому, куда ушел поезд…

Узнав, что "дипломат" у омоновцев, Охотник собрал всех своих людей в двух соседних вагонах, готовясь к схватке в случае измены Чересседельникова.

Таким образом, уже никто не следил за тем, что творится за окнами поезда, и это дало беглецам несколько минут форы.

Несколько драгоценнейших минут…

Сергей не решился удерживать "дипломат" у себя. Если бы Чересседельников был в порядке, тогда конечно… А так… Сумма, услышанная им от Лавина, была абсолютно из другого мира. Сержанту хватило ума понять, что замахиваться на что-то подобное смертельно опасно. Вот если бы тот опасный вояка не вырубил командира!.. Ох, как они его недооценили! Сергей-то пришел в себя довольно быстро, а майор был плох: сломан нос, сильное сотрясение мозга. Даже придя в сознание, он находился в прострации. Еще бы: Сергей где-то слышал, что лобная кость выдерживает нагрузку до двух тонн, а лицевые кости — в десятки раз меньше.

А старик-то! Ох, змей! Не зря их предупреждали, а они, дураки, не послушали! Надо было всем четверым в купе сидеть. Это все майор — не хотел, чтобы парни лишнее знали. Вот и доигрался. Хотя… В глубине души у сержанта шевелилось пугающее сомнение, что, будь они и вчетвером, отставной прапор их бы все равно уделал. Его-то он свалил одним пинком. Такое не по силам было даже армейскому инструктору рукопашного боя, тот в спарринг с Сергеем никогда не лез, дабы не потерять авторитет перед учениками-десантниками…