Сергей Козлов - Последний Карфаген [Повесть. Рассказы. Дневники]

Тогда возникает резонный вопрос: а зачем тогда вообще глас народа? И что понимать под демократией? Результат простейших рассуждений приведет нас к выводу: демократию делают познеры, и они же себя считают ее главным воплощением. Вот и вся ее и их сучность.

Смертная казнь за наркоторговлю так и напрашивается… Но вот здесь как раз и есть одно «но»… Она может стать мощным рычагом по устранению неугодных. Купил несколько грамм зелья, подбросил, навел правоохранительные органы, и киллера нанимать не надо.

И все же нужны именно жесткие, очень жесткие меры.

Сюсюкать уже поздно. Совсем поздно.

А вот талибы, как мы их ни клянем, взяли и разом сожгли на своей территории все запасы опиумного мака… А в Иране с этой проблемой вообще не знакомы… Страны-изгои, кажется, так их называет президент Буш?

Семеро с ложкой, а с сошкой уже никого не видать.

Терпение и труд всё перетрут. Перетерли. И нет теперь ни терпения, ни труда.

Спор с масоном, вкрадчиво вежливым, подчеркнуто научным и неприкрыто лукавым.

Он: — Церковь должна пойти на сотрудничество с масонством. Это будет шаг к миру во всем мире…

Я: — Христос уже ответил на все вопросы сатаны в пустыне…

Он: — Ну, знаете ли, даже ваш светоч Пушкин был масоном…

Я: — Один день… И, пожалуй, именно это обстоятельство решило его судьбу на дуэли с педерастом Дантесом…

Он: — Вы экстремист! Такие, как вы, убиваете!

Я: — Только не Пушкиных! И не миллионами, как вы, ради «равенства, братства» и прочих масонских мифов.

Он: — Ну, скажем, император Александр I тоже был масоном… И многие другие, уважаемые вами патриоты и государственные деятели России!

Я (в качестве последнего аргумента, потому что про Христа он так и не понял): — Я тоже вступал в октябрята, пионеры, и, наконец, комсомольцы…

Он (зацепляясь): — Ага! Вот видите!..

Я: — Да, теперь вижу, а тогда был слеп.

Он: — Вам открыла глаза свобода!

Я: — Да, свобода, данная Богом…

Он (с усмешкой): — О чем вы?

Я: — Вам — ни о чем? Сегодня даже бисера мало и потому особенно жалко.

Он (вполголоса вслед): — А у вас могла бы быть неплохая карьера…

Я (себе под нос): — В слове «карьера» сильно звучит слово «яма», а я бы хотел копать в небо…

В восточных сказках в бутылках прятались джинны. В русской водке — бесы.

Пить в меру? Семь раз отмерь… А если еще столько же раз отрезать?

У нас если поскальзываешься, все ждут, когда упадешь. А уж если упал, то большинство бросается на помощь. Протягивают руку помощи, но уже сверху вниз…

А можно ведь и под локоток поддержать.

Если первый ничего не знает о последних, он уже не первый, а эгоист, а может быть, хуже того, просто сволочь.

Испытание властью — одно из самых трудных. Но тот, кто его выдерживает, очень редко получает ее больше, чем в момент испытания.

Жить стало легче, жить стало веселее. Это все-таки не про нас. Нам даже если жить невыносимо хреново, мы умеем веселиться.

Правда, веселимся чаще всего сами над собой.

Последнее время мы не грозимся закидать Европу шапками и валенками. Видать, самим уже не хватает.

Президент заявил в программе «Время» о православии как духовном стержне нации, подчеркнув его государственно-образующую роль и природную веротерпимость. Вся страна облегченно вздохнула и прислушалась (имеется в виду ее психически здоровая часть): сказал! Что скажет дальше? Что сделает?!

Когда на лице (в душе) человека хотят видеть и видят чаще всего только печати зла и порока, то он, даже не являясь настолько падшим, начинает все более и более проявлять их в реальности. Происходит это на трансцендентном уровне. И тут на память приходят две устоявшие в истории фразы: евангельская о соломинке в глазу брата твоего, и грибоедовская «А судьи кто?». Особенно страшно, когда так смотрят на детей. Вот тогда-то и поселяется в сердце такого человека чувство ущербности, а присутствующая в каждом гордость доводит его до уровня «надмирности», собственной исключительности. Вот откуда: тварь я дрожащая или право имею?

Абсолютного (прямого, осязаемого как вещественное до прихода антихриста) воплощения зла, скорее всего, в мире нет, его носителями являются люди. И действия его совершаются людьми! Люди, которым от рождения даны две борющиеся в них силы: светлая и темная. И это не пресловутые единство и борьба противоположностей, ибо единство противоположностей равно абсурду. Это путь. Это выбор. Это рост. Это направление.

Лучше бы Гитлер был плохим художником, чем плохим воякой. Хотя о качественном значении второго еще можно поспорить. Лучше бы Сталин был священником… Хотя кто бы так аккуратно изнутри начал вытравливать ленинско-троцкистскую бесовщину?

Понять промысел, значит, понять ход и закономерности истории.

Я не видел ничего смешнее и неприятнее, чем глупость, породнившаяся с гордостью.

Когда в человеке не разбужена жажда познания, искания, Богопознания, в нем появляется смешная самоуверенность и спесивость. И тогда действительно одному Господу известно, зачем он коптит небо.

Самое страшное, когда такие люди становятся начальниками. Такая власть — уже наказание Божие для подчиненных.

В безоблачной юности я наивно полагал, что когда-нибудь для начальников придумают специальный тест на любовь к людям, склонность к мздоимству, хамству и проч. Теперь я знаю, что тесты придумывают наверху, чтобы скрыть именно расписанную указанными выше красками-критериями истинную картину вещей.

Существует байка, что однажды Петр Первый хотел отрубить головы всем мздоимцам в своем государстве. Но ближайший «птенец гнезда Петрова» подсказал ему, что тогда «государь останется без подчиненных». Это так, к слову. О масштабах.

Когда последний российский император записал в своем дневнике в дни отречения: «Кругом предательство, трусость, обман», он имел в виду не только свое ближайшее окружение. Сегодня это ясно и понятно. Он понимал под этим всю серую обывательскую массу, которую нынешние либералы называют средним классом. Этот средний класс и есть «порождение ехидны», не способное защищать святое, не желающее, боящееся выбирать между черным и белым, уклончиво отвечающее на любые прямые вопросы, дабы случайно не опростоволоситься, не попасть впросак, а то и ненароком не нарушить новых идейных и государственных установок. Эти всегда находят промежуток между «да» и «нет», черным и белым, голубым и розовым. Они способны защищать только личное мещанское благополучие. Они — сама пустота. Они — серое перебродившее в отстойниках революций, реформ, дум, богемных кулуаров тесто, из которого Богу противно лепить!