Александр Тамоников - Последняя тайна рейха

— Вот это поддерживаю, приятель. Актуально, так сказать, злободневно.

Они чокнулись. Чепурнов залпом выпил. Олег медлил. В принципе, пора бы уже, учитывая тот первый, незапланированный глоток.

— Хорошо! — крякнув, резюмировал Чепурнов. — А ты чего не пьешь? — спросил он.

Олег увлеченно вылавливал алюминиевой ложкой сардины из банки и пробурчал:

— Сейчас, не гони. Сперва пожрать дай.

Ну, когда же? Наконец-то процесс пошел. В общем-то, все было просчитано правильно. Чепурнов с усилием сглотнул, откинулся на спинку стула, громко икнул. После этого он стал зеленеть, причем пятнами.

— Ты в порядке, дружище? — участливо осведомился Потанин. — Не в то горло пошло? Так ты не спеши, потребляй с чувством, с толком, с расстановкой.

Чепурнов закашлялся, с каким-то испугом посмотрел на собутыльника. Он еще не понимал, что с ним такое происходит. Рука его машинально потянулась к бутылке, он плеснул в стакан.

Олег перехватил емкость, потянул к себе и заявил:

— Нет, дружище, тебе уже хватит. Остальное — перебор.

К Чепурнову приходило понимание ситуации. Он не мог расслабиться и продохнуть, выдавливал из себя невразумительные слова, смотрел на Потанина с какой-то отчаянной надеждой, но встречал лишь холодный ждущий взгляд. Глаза его полезли из орбит.

«Не переусердствовал ли я с дозой?» — забеспокоился Олег.

Чепурнов задрожал, начал заваливаться на бок и учинил бы вселенский тарарам, но Олег уже летел в обход стола, подхватил его, пристроил на пол вместе со стулом.

«Нет, все нормально, клиент еще живой, — понял он. — В запасе у меня имеется несколько минут, чтобы вытянуть из него всю правду. Дыхание выравнивается. Временная ремиссия, обеспеченная определенной дозировкой рицина».

Чепурнов пытался приподняться, глаза его вращались. Он сглатывал, икал. Рука машинально искала бутылку.

«Неужели мало? Рицин блокировал критическое восприятие мира, по идее должен был развязать ему язык».

— Потанин, дружище, что за дела? — выдавил из себя Чепурнов. — Почему я на полу? Больно как-то, в горле щиплет, голова кружится.

— Ты просто что-то съел, — сказал Олег, склоняясь над ним. — Все хорошо, давай поговорим. Ты же хочешь пообщаться?

— Я не знаю, о чем говорить. — Чепурнов то бледнел, то опять покрывался зеленью.

— Как твое настоящее имя? Оно же есть. Мама как-то называла тебя в детстве?

Страдалец начал бормотать, плюясь и проглатывая слова. Когда-то его звали Николаем Федосеевичем Филиппенко. Только не было у него никакой матери. Да и отца тоже. По крайней мере, тех, которых он запомнил бы. Детский дом после Гражданской войны, голодное Поволжье, путевка в жизнь, ремесленное училище. Производственная карьера не задалась, решил пойти в милицию, сначала рядовой сотрудник, потом оперативный работник. Замещал начальника отделения, проявил себя с положительной стороны, стал заниматься хищениями социалистической собственности.

Был переведен в Белоруссию, там и встретил тридцать седьмой, когда всех без разбора стали хватать. Головы полетели сверху, с городского руководства НКВД. Он не стал ждать, пока карающий меч революции прорежет сверху донизу весь аппарат, бежал за кордон, благо знал все тонкости безнаказанного пересечения границы.

Гитлер уже захватывал Польшу. Граждане Советского Союза, бегущие в объятия немцев, пока еще были экзотикой.

— Как же я ненавидел все советское! — Чепурнов захлебывался злобой. — Все эти евреи в чекистском облачении, абсурдные законы, постоянная угроза стать врагом народа, даже для тех, кто с потрохами предан этим подонкам. Я грызть их был готов, жечь, топить, душить своими руками. Бежал к избавителям, поклялся в верности, просил подготовить из меня специалиста, так сказать, широкого профиля.

— Так, друг мой, остановись, не растрачивай себя попусту. — Олег схватил его за ворот, тряхнул. — Меня не волнует твоя история болезни. Времени нет. Пора переходить к делу. Куда направляется барон? Что он увозит?

Чепурнов понятия не имел, что увозит фон Гертенберг. Он и рад был бы поделиться знаниями, но не располагал таковыми. У барона были музей, библиотека, большая коллекция живописи и других предметов искусства. Были какие-то безделушки, которые он привозил с раскопок еще до войны. Фон Гертенберг покупал какие-то артефакты, продавал другие, добывал окольными путями третьи. Любил он это дело, успешно совмещал служение фюреру с исследовательской и археологической деятельностью. Вот это барон и увозит, а что конкретно, откуда ему знать?

Информация, которую в Швайцбурге передал Чепурнову британский офицер, была следующей. 2 мая 1945 года, семь часов утра по берлинскому времени. Местечко Рахвальд, расположенное в сорока пяти верстах восточнее Штральзунда, небольшая рыбацкая деревушка в окрестностях Пельзенских доков. Теперь они заброшены, но раньше это было крупное судоремонтное предприятие. У него имелась даже своя взлетно-посадочная полоса. На нее и должна будет сесть «Тетушка Ю». Это 120 километров на северо-запад от замка Левенштайн. В укромном закутке будет поджидать грузовая машина, которая в два приема доставит людей и груз к берегу Балтийского моря.

На этом знания Чепурнова исчерпывались. Он должен был доставить барону лишь данную информацию, жизненно важную для фон Гертенберга.

Предполагать можно что угодно. Бухта, защищенная от посторонних взоров, острова, прикрывающие береговую часть, катер, снова перегрузка, английская подводная лодка, лежащая на грунте. А дальше новая жизнь на загнивающем демократическом Западе, продолжение священной войны с коммунистами, но теперь уже в ином качестве. Ценный немецкий кадр в рядах английских спецслужб.

Местечко восточнее Штральзунда было действительно пустынным, пока еще не интересным ни Советам, ни их западным союзникам. Береговая полоса изрезанная, сложная. В прибрежной зоне много островов, где легко укрыться и набраться терпения. Дело явно того стоит.

Рицин действовал примерно так, как Потанину и описывали знающие люди. Неплохая сыворотка правды.

Чепурнов далее был бесполезен. Информация, им озвученная, крайне важна, но как ее может использовать советский лазутчик в текущих обстоятельствах? Передать сведения некому, да и технической возможности для этого нет, а один в поле не воин.

Все, что Олег проделал этой ночью, фактически не имело прикладного значения. Он не мог воспользоваться обретенными знаниями, только усложнил себе жизнь. Крепла лишь его уверенность в том, что нельзя ему было уезжать из замка вместе с бароном. Здесь он располагал хоть какой-то свободой. Майор контрразведки СМЕРШ ни в коем случае не мог допустить, чтобы фон Гертенберг улетел отсюда. Но его ликвидация — это самая крайняя мера!