Владислав Ахроменко - Закон-тайга

Капитан поднял левую бровь.

— Сегодня в клубе.

Кум, подняв вторую бровь, с ненавистью смотрел на посланца Астры.

— Не знаю, только он велел мне передать. Начальник оперчасти причмокнул синими от регулярно потребляемого спирта губами, смутно пытаясь представить, для чего же его хочет видеть такой уважаемый, выдающийся человек.

— В шесть вечера.

На кукишеобразной физиономии кума нервно заходили скулы.

— Астра говорит, что явка обязательна. Так и велел передать.

Засунув волосатый палец в нос, кум, обреченно вздохнув, выщипнул из ноздри длинную жесткую волосину с какой-то зеленоватой слизью и вытер его о галифе, а сам волосок положил перед собой, на какой-то старый циркуляр с грифом "секретно".

— Если опоздаешь, гражданин начальник, Астра будет очень недоволен, — напомнил авторитетный мужик. — Так велел сказать. Больше ничего, гражданин начальник. Только вот это…

Волосок из ноздри был длинный — ну точно из тех, что росли на лобке у жены прапорщика Светланы Красноталь, только не спиралеобразный, а очень прямой, как ментовские извилины.

Неожиданно все происходившее показалось непривычно, даже как-то болезненно трезвому капитану фантасмагорией: какой-то непонятный мужик в зэковской телогрейке-клифте, возникший неизвестно из какого пьяного кошмара в его черно-белой ментовской жизни, устоявшийся затхлый запах канцелярщины, перегара и сырых папок с документами, высохшее мумифицированное тельце таракана на захламленном подоконнике, невесть чей волосок на секретном документе и эти странные угрозы: "Астра будет недоволен", — запульсировало в висках…

Как! Ведь он, начальник оперативно-следственной части, тут, на строгаче, по логике — самый жуткий человек.

Наверное, еще хуже хозяина.

Ведь он почти в одиночку должен противостоять всей этой блатной кодле, сплоченной и организованной: всем этим паханам, ворам, жуликам, фармазонам, жукам, гоп-стопникам и прочим блатным; должен принижать авторитет этого татуированного сообщества, разлагая его частично и целиком, и поднимать репутацию бугров, то есть немногочисленных лагерных активистов и вообще всех, кто решил выйти на свободу с чистой совестью; должен манипулировать обещаниями отпустить на условно-досрочное освобождение, обещаниями амнистий и снисхождений, свиданок с родственниками, разрешения-получения посылок из дому…

Его должны бояться, перед ним должны трепетать все без исключения! А тут появляется какой-то идиот и говорит, что пахан, бля, его, великого и ужасного ментяру, просит к себе на свидание.

И тут шифер с крыши кума сорвало страшным ураганом; смертоносный цунами, недавно посетивший японский остров Хоккайдо, был по сравнению с этим всего лишь ласковым прибрежным бризом.

— Да ты, козлина, да я, бля буду, тебе пятую точку наболтаю!.. Ы-ы-ы… — заскрежетал кум редкими прокуренными зубами. — В мелкий порошок!.. В лагерную пыль!.. В очко!.. На крытку!.. В карцер пожизненно!.. Я вам тут устрою! Вам "Белый лебедь" раем покажется! Всех пересажаю и тебя тоже! — крикнул он собственной тени, уродливо дергающейся на облупленной стене.

Авторитетный мужик-бригадир, не впервые столкнувшись с таким ментовским беспределом, отступил, удивленный таким неуважением к воле вора в законе.

— Я к тебе не по своей воле пришел, и ты тоже не по своей пойдешь, — только и сказал он, закрывая за собой дверь.

— Сам пошел! Всех в БУР закатаю! — орал еще пока трезвый «мусор». — Отпетушу! На дальняк!.. Век воли не видать!..

Бригадир вышел, а совершенно обессиленный собственным бешенством кум наконец-то понял, какую роковую ошибку он совершил…

Мысли работали лихорадочно: надо было что-нибудь срочно предпринять.

Киселев поднялся, прошелся по кабинету и с трудом унял тик в щеке. Затем потянулся к селектору и набрал медсанчасть.

— Михалыч, дело есть… Да нет, спирта в долг больше просить не стану, если сам не нальешь… — срывающимся от волнения голосом проговорил капитан. — Что, никаких дел, пока не верну? — Кум почесал в затылке. — А? Почему? Да? Ну хорошо, а водкой возьмешь? Хорошей, «Русской». Да я понимаю, что еврейской не бывает. Хабаровский разлив — когда в отпуск ездил, купил. На Новый год берег, для себя одного. Нет, не бойся, я в собутыльники набиваться не буду, если сам не нальешь. Еще вино есть. Хорошее, настоящее чернило. Забирает не хуже спиртяры. Только один флакон, зато ноль-семь. Что? Согласен? Как — только по номиналу? Ну хорошо, хорошо…

Через полчаса капитан Киселев уже сидел в кабинете начальника медсанчасти: на столе перед Михалычем — хитрым дедком с огромной яйцеобразной головой и болтавшимся на груди неработающим стетоскопом — стоял весь драгоценный НЗ кума: четыре бутылки «Русской» водки и одна — "Портвейна-72".

— А портвейн-то хоть за литр спирта засчитай, — клянчил кум, дико таращясь на местное медицинское светило. — Ну хоть за пол-литра…

— Да ты тогда свою мочу по такому курсу посчитай себе, про сперму я и не говорю — наверное, всю уж разбрызгал в жену Красноталя, — парировал возмущенный такой грабительской арифметикой Михалыч.

Кум поник: он понимал, что пока не отдаст долг, договориться не получится.

— А что хочешь?

Михалыч был старым, опытным и хитрым и потому понял: Киселев пришел неспроста. Наверняка он попал в какую-то серьезную переделку — в карты блатным проигрался, и те его на счетчик поставили, или казенное имущество растранжирил…

Как бы то ни было, но проныра медик смекнул: теперь с Киселева можно будет скачать все, потому как торговаться не будет.

— А вот Света Красноталь…

Кум навострил давно немытые уши и спросил настороженно:

— А-а?

— А как она тебе?

— В каком смысле? — Киселев был настолько занят предстоящим разговором с Астрой, что даже не понял, что имеет в виду хитрый старик.

— Ну, в том самом…

— А-а-а. — Несмотря на серьезность ситуации, на лице Андрея Киселева отразилось понимание. — Ну, влагалище неглубокое, неширокое, типа "мышиный глаз", сиповка, волосы на лобке расчесаны, мандавошек нет, — продолжал сыпать медицинскими, как он во всяком случае считал, терминами капитан.

— Если ты не наградил. Или муж-идиот. А она хоть темпераментная?

— Да по десять раз подо мной кончает! — честно глядя в глаза Михалычу, соврал Киселев — видимо, желая прослыть эдаким Григорием Распутиным.

— Так что, — цинично продолжал зоновский Боткин, — давай по бартеру. Я тебе списываю спирт, что ты мне должен, конечно без учета сегодняшнего, а ты мне подгоняешь ту красючку.

Радостная улыбка заиграла на лице кума.

— Михалыч, спасибо, родной, благодетель. — Начальник оперчасти даже не подумал, что за жену прапорщика можно было бы договориться и без НЗ.