Владислав Ахроменко - Закон-тайга

— А в очко — любишь?

— Моя все любит. — Голова Ли наклонилась, как у фарфорового болванчика.

Отблески пламени отсвечивали на скуластом, побитом угреватой сыпью лице хозяина кочегарки.

— Ну и че надо? Да ты не гони пургу, давай, китаеза… Чего пришел — чтобы я тебя трахнул? Так я его нежу, — Корзубый кивнул в сторону маленького кочегара. — Чурка, а нравится.

Китаец продолжал также смиренно, как и начал, — мол, ему, наверное, скоро умирать, так вот умереть он бы хотел не на чужбине, а на родине.

— Так че тебя — бандеролью в Пекин отправить? — не понял Корзубый.

Ли Хуа махнул засаленной косичкой — да нет же, уважаемый собеседник очень ошибается. Не слыхал ли Корзубый о вертолете, который угнали хорошие-хорошие пацаны?

— Ну, слыхал, — снизошел собеседник.

Так вот… Им за побег, убийство и угон все равно лоб зеленкой намажут, а вот если бы на нем вместе на родину, в Китай… Он, Ли Хуа, хорошо знает местного функционера госбезопасности, у которого друзья в Пекине, в Народном Собрании… Тот бы помог, не дал бы в обиду… И всем было бы хорошо.

— Ну и че теперь? — Казалось, Корзубый плохо соображает, что же от него требуется.

— Да вот пацаны ведь не всю жизнь в воздухе проведут, пацана ведь не птица, летать без пищи — угля не может. Когда-нибудь красивый женщина, толстая петушка или вкусная трава захотят, приземлятся в твоя кочегарка, чтобы углем заправиться, — косил под идиота хитроумный разведчик, — ну, ты им про моя просьба расскажешь… А я тебе за это отблагодарю. Китайца — хорошая, мента — плохая, — завершил Ли Хуа.

Корзубый буркнул в ответ что-то невнятное и сделал татуированными корявыми пальцами пару едва заметных движений — желтая бутылочная пробка отлетела в грязный угол кочегарки. Откинув голову, блатной жадно припал губами к горлышку. Заходил вверх-вниз покрытый грязной щетиной острый кадык, и добрая половина содержимого бутылки провалилась в луженый желудок.

— Ну, что твоя скажет?

— Моя скажет тем пацанам, — Корзубый еще не знал ни о приговоре блатной правилки, ни о жестоком расстреле некогда родной зоны, — твои слова. Все, узкоглазый, я сказал, ты услышал…

И отвернулся, всем своим видом давая понять об окончании дипломатического раута.

Нельзя сказать, что военные и в Февральске, и в Хабаровске ничего не предпринимали по поводу угнанного совсекретного вертолета. Начальство в краевом центре, узнав о пропаже и уничтожении гарнизона, пришло в неописуемый ужас — еще чего не хватало в предновогодние дни: годовой отчет уже благополучно отправлен в Москву, и тут, как назло, ЧП, да еще какое!

Хуже не придумаешь.

Пришлось скрепя сердце доложить в генеральный штаб. Командующий округа, тяжело дыша от волнения, бледнел и зеленел, слушая пьяное хрюканье вышестоящего генерала из Москвы:

— Твою мать!.. Таких вертолетов всего только четыре в армии!.. Отправили к вам на испытание, а вы… — Генерал очень нехорошо выматерился и продолжил: — А если бы они стратегический бомбардировщик с атомной бомбой украли?! Что тогда? Слышь, генерал, ты ротой на Камчатке командовать не хочешь?! Аттестую лично. На розыски — три дня.

Командующий округом, съев полпачки валидольчика и запив коньяком, позвонил заместителю:

— Дебил! Единственный секретный вертолет России — в руках уголовников! Тебе доверили, а ты!.. Ты еще генерал-майор, да? А когда у тебя там представление к очередному званию? Так станешь просто лейтенантом, без генерала, я сказал — однозначно!.. Даю два дня на розыски!..

Естественно, после этого кошмара заместитель, натерев виски вьетнамской «звездочкой», дернул для храбрости стакан «Пшеничной» и позвонил начальнику ПВО округа:

— Такие, как ты, позорят российскую армию! Скоро на всем Дальнем Востоке ни одной «вертушки» не останется, все уголовники покрадут. День на розыски, иначе в запас уйдешь прапорщиком.

Ну а тот, в свою очередь, приняв на грудь сто пятьдесят граммов неразведенного спирта и занюхав рукавом, чтобы наутро не болела голова, взглянул на карту — определить приблизительное место дислокации угнанного вертолета. После чего набрал номер командира части ПВО, ответственного за этот район.

— Рядовой Гузеев, — отрыгнулся свежевыпитым спиртом полковник, — поздравляю, тебя переводят на Новую землю, на ядерном полигоне будешь белых медведей лыжной палкой гонять! Что?! Говоришь, что ты — майор?! Гузеев, завтра же ты об этом забудешь! Иди в каптерку к своему ефрейтору, получи новые погоны рядового, а старые уже можешь отдирать. Уголовники уже поугоняли всю авиатехнику, летают по тайге, как на сафари! Что, про сафари никогда не слышал? Ну-ну, у тебя еще все впереди: будешь за Полярным кругом из лыжной палки по гагарам стрелять — это и будет твое сафари! Даю шесть часов — или ты сажаешь на свой аэродром этот вертолет и до приезда министра обороны лично стоишь в оцеплении, или… — Звонивший бросил трубку.

Майор, хряпнув стакан самогонки и занюхав несвежей портьерой, вновь потянулся к телефону. Конечно же, перспективы дальнейшей карьеры, столь живописно нарисованные полковником, были безрадостными; конкретных инструкций командир части ПВО так и не услышал. Он несколько раз вдавил рычаг телефона, но привычного длинного гудка в трубке так и не послышалось — связь не работала.

Гнусно выматерившись, будущий рядовой плюнул на телефонный аппарат и вызвал к себе радиста…

Радист пытался связаться с Хабаровском два часа — это ему не удалось. Телефон молчал по-прежнему, и все это выводило майора из равновесия.

Он материл всех подряд — от министра обороны до последнего рядового переменного состава, очень некрасиво отзываясь об их мамах и бабушках, бегал по кабинету и всем входящим и выходящим щедрой рукой раздавал подзатыльники — видимо, справедливо полагая, что на Новой земле подчиненных уже не будет.

А связи все не было…

Что делать, майор так и не знал.

Сажать вертолет?

Так ведь его хрен посадишь — чтобы посадить, надо знать технические и боевые характеристики.

Сбивать?

Так ведь таких машин в России да и в мире всего только пару экземпляров — за такое и под трибунал не долго угодить.

И вообще…

Уже темнело, когда командир части ПВО, от волнения не попадая руками в рукава шинели, принялся собираться — делать было нечего, приходилось катить в Хабару за письменными инструкциями. Телефонный разговор, как известно, к рапорту не подошьешь…

В девять вечера темно-зеленый «уазик», трясясь и подпрыгивая на каждой кочке, покатил по обледеневшей колее…

Да, Уинстон Черчилль когда-то справедливо заметил: "В России нет дорог, в России есть направления". По крайней мере, что касается Дальнего Востока, — это уж точно.