Владислав Ахроменко - Закон-тайга

— А ГУИН раздербать — что, совсем забыл? — едва усмехнулся Иннокентий. — Да, сразу видно, натуральная сука. Про пацанов, которые здоровье на зонах гробят, не думаешь, только о своей шкуре печешься.

— Так ведь… Того, керосину мало, — на всякий случай напомнил Малинин.

— Э, да нам любой нальет, — хмыкнул Астафьев. — Ствол наставим — обделаются. Я тут смотрел, по дороге на Москву — Тюмень. Нефтяная столица мира. Там этого керосина как воды в Амуре…

Малина замолк, понимая, что спорить с Чалым — себе дороже.

Свистели лопасти, гудел двигатель; вертолет двигался со скоростью не более ста километров в час.

— Слышь, Малина, косяк есть?

Москвич, понимая все многообразие этого слова, тут же спохватился:

— Да ты чего, я ведь нормальный пацан, никаких косяков за мной нету…

— Да нет, идиот, я про анашу говорю, — цыкнул на него Иннокентий.

Увы, аппетиты Чалого были несоизмеримыми даже с аппетитами вертолетчиков: отборная трава, хранившаяся в кисете, кончилась еще ночью.

— Да там уже ничего нет… — Теперь и самому Малинину хотелось расслабиться, пыхнуть косячок, чтобы забыть о страхе и унижении, а пуще того — о несправедливом приговоре воровской сходки, лишившей его законной доли. — Все, кончилось…

— Да еще оставалось, — упрямо твердил пилот, — сам видел…

— Да что ты! Я тебе перед рассветом последний забил! — взмолился Малина, понимая, что любящий анашу Чалый может его сильно наказать.

— Та-а-а-к… — Синие от наколок пальцы нервно впились в штурвал. — Закрысил? Во, бля, с кем связался: мало того, что сука, так еще и «крыса». — Под последними блатные обычно именуют тех, кто ворует у своих.

— Не пойман — не вор, — извернулся Малина.

— Это ты-то вор? — Казалось, Чалый был возмущен до самой глубины блатной души. — Да ты сявка, паучина позорная, козел голимый, конь ты педальный… Таких «маромоек», как ты, петухи на хате парашу жрать заставляют! Не будь это моя хата… — Огромные руки Чалого злобно ударили по штурвалу, и вертолет сильно качнуло. — Если бы это не был мой дом, я бы заставил тебя сожрать собственные яйца! Быча-а-а-а-ра… Священное слово «вор» ты, помойная гнида, должен произносить стоя… на коленях, — веско добавил он, немного подумав.

Малина замолчал, понимая: скажи он хоть слово — и тут же полетит вниз без парашюта. А летать без парашюта он не умел…

Некоторое время Чалый молчал, осознавая неприятную новость — отсутствие анаши. Малина внутренне обрадовался тому, что этот жуткий человек оставил его в покое, но ненадолго; вскоре Астафьев спросил:

— Ну, а хоть водяра-то осталась?

Сердце москвича екнуло — так сильно, что, казалось, на какое-то мгновение заглушило даже свист вертолетных лопастей.

— Чалый, — взмолился он, — так ведь водку-то ты сам всю выпил…

— Всю не мог. Точно бутыль должна была остаться. Там, в ящике для патронов, посмотри.

Послышался характерный звук открываемого ящика, затем — еще более характерный — ворошимых кассет с патронами, и после этого — недоуменное:

— Да пусто, Кеша…

— Что — и этого нет? — набычился Астафьев.

— Да откуда же… — Москвич, елозя тощей задницей по полу, передвигался подальше от пилотского кресла. — Да нет больше… честное слово…

— Это кто там про честность вякал, сучья рожа, ты, что ли? Да ты у кума Киселева каждый вечер чаи гонял, пока мы с пацанами своими почками да легкими цементные полы в БУРах да в ПКТ крыли… — Не находя слов от возмущения, Чалый поднялся из-за штурвала и двинулся грозно прямо на побледневшего Малину.

Несчастный втянул голову в плечи, поняв, что ему сейчас будет очень больно.

— Я… Я…

— Ы-ы-ых! — После удара говнодавом Малинин, отлетев, стукнулся головой об обшивку.

— Чалый, Чалый, не надо, не надо, — фальцетом залепетала жертва, — не бей!..

— А я тебя бить не буду, — любезно сообщил Астафьев, — ты мне «кишки» свои должен? Должен, потому как в стиры проигрался. Фуфло мне должен? Проиграл? Должен… — Подумав, он добавил, но уже мечтательнее: — Вот уж никогда не думал, что буду целяк фуфлыжный в военном вертолете ломать!..

И, расстегивая штаны, Астафьев с плотоядной улыбкой двинулся прямо на жертву…

Корзубый, выйдя из кочегарки по малой нужде, удивленно задрал голову и прислушался: откуда-то из-за сопки доносилось равномерное тарахтение.

Вскоре показался и вертолет — темный обтекаемый контур фюзеляжа мрачно и важно выплыл из-за голубоватой кромки леса.

— Ну, бля, пацаны дают, — не без восторга прошептал откинувшийся "на химию" блатной, — в натуре «борт»… А я думал — косоглазый "форель гонит"…

Да, он не ошибся — это действительно был вертолет КА-0012-"Б", угнанный несколько дней назад.

— И для чего только они китаезе понадобились? — Орошая угол кочегарки мутно-желтой струей, размышлял Корзубый вслух. — И чем ему тут плохо? На хрена тот Китай?..

Неожиданно низколетящий вертолет, зацепившись за самую верхушку ели, качнулся — Корзубый от удивления поднял руки вверх, словно защищаясь, и мутно-желтая жидкость натекла ему в штанину.

— Во, блин, обкурились, че ли? — завистливо предположил хозяин кочегарки.

Его бы слова да Чалому в уши…

Астафьев, донельзя разозленный беспредельной наглостью кандидата в акробаты, неминуемо бы лишил того невинности, если бы перед предполагаемой дефлорацией летел чуть выше. Вертолет, зацепившийся за верхушку дерева, сильно качнуло, и Иннокентий, потеряв равновесие, с размаху рухнул на Малинина — тот истошно завизжал.

— Твое счастье, петух непроткнутый, — процедил Чалый, морщась от боли, и на четвереньках пополз к пилотскому креслу.

К счастью или к несчастью, он успел схватиться за штурвал в самый последний момент и спасти себя и «паучину» от неминуемой гибели.

Вертолет, качнувшись еще раз, выровнялся, и Чалый, наконец-то уверовав в то, что любимый допинг, наркотики и водка, кончился, решил совершить вынужденную посадку, чтобы пополнить запасы.

Вертолетные лопасти еще по инерции вращались, вздымая вокруг боевой машины настоящую метель. А к кабине уже бежал какой-то долговязый тип, его фигура показалась Чалому до боли знакомой.

— Корзубый, бля. — Астафьев злобно плюнул на приборную доску и потянулся к автомату покойного караульного; Иннокентий, вспомнив о правилке, которую он, по понятным причинам, прогулял, решил, что это посланец Астры. Хотя авторитет родного ИТУ наверняка был мертв, его воли никто не отменял.

Но сейчас Чалый явно ошибался…

Корзубый был полон искреннего восторга и прямо-таки лучился радостью: достаточно было одного беглого взгляда на хозяина кочегарки, чтобы понять — о приговоре сходняка ему еще ничего не известно.