Владислав Ахроменко - Закон-тайга

Сразу же бросилось в глаза то, что на столе не было привычного телефона, и это заставило бывшего капитана «Альфы» насторожиться.

Он снял с плеча винчестер, оглянулся — все было тихо. Да и Амур не выказывал никаких признаков беспокойства.

— Неужели он на дрезине покатил? — прошептал охотник, выходя из дежурки и аккуратно закрывая за собой дверь. — Так ведь поломана, да и дрезина ручная, старая… Как дедушке с ней управиться?..

Еще раз подозрительно осмотревшись, Каратаев отправился к тому месту, где обычно стояла дрезина, к единственной на полустанке стрелке, и тут взгляд его упал на бездыханное тело старика…

Заметно похолодало — пронзительный ветер, гулявший в полосе отчуждения у железнодорожной насыпи, пронизывал Чалого насквозь.

Рельсы под колесами дрезины стучали на стыках, сама же она скрипела, грозя или развалиться, или же в любой момент сойти под откос.

— Суки, — шептал Иннокентий, неизвестно к кому обращаясь: то ли к ветру, от которого он окончательно задубел, то ли к рельсам, равномерный стук которых буквально сводил его с ума, то ли к дрезине, которая раздражала беглеца своей медлительностью. — Ну ничего, я вам, фуцынам позорным, еще покажу…

Будь жив теперь Малина — наверняка бы в очередной раз решил, что подельник сошел с ума.

Но Сергей Малинин, осужденный за мошенничество, уже никогда, ничего и никак не мог решать: часть его лежала в рваном окровавленном бушлате, часть — под железнодорожной насыпью, а остальное почти равномерно распределялось между желудками Чалого и тигра-людоеда.

— Вы меня все запомните, — в злобном исступлении бормотал Астафьев, — всех опущу, всех в очко, в очко!.. Педри-и-илы!..

Чалый упорно работал рычагом — ржавая металлическая тележка, тяжело идя в гору, двигалась со скоростью катафалка.

— Ничего, я своего по-любому добьюсь, — упрямо твердил Астафьев, — вы у меня, петухи голимые, все отсосете, отвечаю…

Дрезина, с трудом поднявшись на небольшой пригорок, оттуда покатилась вниз, набирая скорость.

— Да, Малина был все-таки прав: на вертолете куда лучше, — скривился Астафьев, с трудом удерживая себя от желания плюнуть в завернутый ужин.

До большой станции, по подсчетам Чалого, оставалось не более двадцати пяти километров, то есть час или полтора езды…

Было очевидно: уголовники, убив старика, захватили дрезину, чтобы двигаться в сторону ближайшей станции. И опять они выиграли во времени — как бы то ни было, но двигаться по рельсам, не думая ни о направлении, ни о дороге, куда удобнее, чем на лыжах по дикой тайге.

Охотник остановился на краю платформы, соображая. Конечно же, если бы связь работала, если бы чертовы бандиты не догадались ее уничтожить, можно было бы позвонить и в Февральск, и на станцию, упредить, объяснить, что и как…

Наверняка теперь бы Михаил почувствовал себя беспомощным, если бы не остро горевшее в нем желание отомстить: и за любимую, так жестоко убитую негодяями, и за себя… и за этого несчастного старика, который в своей жизни никому ничего худого не сделал.

Каратаев взглянул на часы — он точно знал, что по расписанию через час тут должен был пройти товарняк на Хабаровск.

— Только бы он не опоздал, — твердил про себя мститель, — только бы вовремя…

Правда, машинист останавливался тут очень редко, лишь по техническим причинам, но это не пугало Каратаева: он уже знал, что ему надо делать.

Конечно, в силу исключительной важности момента, можно было выйти навстречу, сигнализируя об остановке. Можно было бы включить стоп-семафор — но тогда бы было потеряно драгоценное время, и потому охотник, прекрасно знавший местный рельеф, избрал другой путь.

— Амур, пошли, — позвал он пса и, бросив прощальный взгляд на полустанок, двинулся вперед, вдоль железнодорожного полотна…

Через несколько километров, когда железная дорога пошла на подъем, Амур неожиданно заскулил, рванувшись куда-то в сторону. Каратаев едва успел побежать за ним.

Он-то хорошо знал: этот пес не будет рваться просто так…

Едва только охотник спустился вниз и, пройдя несколько метров, раздвинул густые заросли кустов, он увидел жуткое зрелище, от которого его чуть не стошнило: на буром от крови снегу, рядом с черным пятном потухшего кострища, в полнейшем беспорядке лежали разрозненные человеческие останки. О том, что останки действительно человеческие, говорили только две вещи: похожая на кочан капусты, черепная коробка треснула от какого-то страшного удара, и голова эта казалась приплюснутой; да еще кисть руки…

И все-таки охотник, поборов брезгливость, нашел в себе мужество подойти поближе…

Вокруг остатков страшной трапезы, разбросанных под насыпью, по-видимому, недавно, виднелись отчетливые, совершенно свежие следы тигра — сперва он ходил вокруг, а затем четвероногий людоед, доев то, чем побрезговал двуногий, пошел вдоль полотна.

Подняв со снега татуированную руку, несмотря на сорокаградусный мороз, остро пахнувшую жареным мясом, Михаил обратил внимание на едва различимую на коричневатой коже татуировку…

Неожиданно, с отчетливостью голографического снимка вспомнилась та, далекая картинка: долгая дорога из Февральска в зимовье, теплая, пропахшая машинным маслом кабина УАЗа, жидкий свет фар, выхватывающий из темноты поваленные деревья и взволнованный голос диктора, читающий ментовскую ориентировку:

"…особые приметы: на глазных веках вытатуировано предложение "ЧАЛЫЙ СПИТ". На левом предплечье — татуированное изображение распятия и слово «БОГ». На правом предплечье вытатуирована роза, обвитая колючей проволокой. На обоих плечах — татуированное изображение гусарских эполет. В области ключиц выколотые восьмиконечные звезды, такие же звезды выколоты и на коленях… На груди — изображение лысого мужчины с нимбом и крыльями за спиной, бьющего в колокола. Внизу живота — изображение рогатого мужчины с хвостом, держащего в одной руке развернутую карточную колоду, а в другой — нож, и надпись: "ПРОИГРАЛСЯ — ПЛАТИ ИЛИ ГОТОВЬ ВАЗЕЛИН". На спине — изображение православного храма с пятью куполами. Под левой ягодицей изображен черт, лопатой бросающий уголь в топку…"

Каратаев, обладавший завидной памятью, тут же вспомнил — это касалось опытного беглеца, Астафьева И. Эм., известного как Чалый.

Но на этой кисти не было розы, обвитой колючей проволокой…

"… на левом предплечье, — вспоминал Михаил, — татуированное изображение женщины, привязанной к столбу, под ней — разожженный костер и надпись на горящей книге: "УГОЛОВНЫЙ КОДЕКС". На правой ноге — выколотое изображение ракеты с сидящим на ней мужчиной и надпись: "НА ЛУНУ ЗА ПЛАНОМ".

— "Уголовный кодекс", — поднеся кисть руки поближе к глазам, прочитал Каратаев, с огромным трудом сдерживая рвотные спазмы.