Уильям Грин - Чемодан для Спенсера

— Это номер Бишопа в Риме. Мне надо, чтобы ты нашел телефон, позвонил ему и сказал, что наш человек на парижском поезде, отправляющемся из Бурга в 16.50. Об остальном Бишоп позаботится.

— Где мы с тобой встретимся? — спросил Спенсер.

Шери отвела глаза.

— Может быть, я вернусь в Рим, и ты позволишь мне посмотреть, как снимается твое кино.

— Я имею в виду теперь! — потребовал Спенсер.

Шери смотрела на среднюю пуговицу пиджака Спенсера.

— Мне надо быть в поезде.

— Уж не собираешься ли ты с ним в Париж? — Спенсер был в смятении.

— Это часть моей работы.

— Это же задача Ла Роза!

— Но Ла Роза здесь нет. И кому–то надо быть уверенным, что саквояж не найдет по дороге другую компанию.

— Тогда я еду с тобой!

— Кто–то должен остаться здесь и позвонить Бишопу. Наши люди должны ждать их, когда поезд прибудет в Париж, иначе мы упустим все.

— Тогда ты позвони Бишопу, а я сяду на поезд.

— Рой, — сказала девушка, наконец взглянув ему в глаза, — ты не больше знаешь о том, как вести себя в такой ситуации, чем я, если бы меня поставили перед камерой и ведете изобразить пламенную страсть. Кроме того, твое лицо известно, если не по другой причине, то потому, что в газетах было твое фото. Он засечет тебя мгновенно. Меня он никогда не видел. Все упирается в это.

Парижский поезд остановился, завизжав колесами. Эмбоа подхватил свой саквояж и взобрался в четвертый вагон.

— Ну, пожалуйста! — взмолилась Шери. — Времени совсем уже нет. Позвони по этому номеру. А в Риме увидимся.

— Ты же знаешь, что нет, — сказал Спенсер.

Глаза Шери расширились и заблестели слезами.

— Знаю. Но я все равно тебя не забуду. — Она вдруг порывисто поднялась на цыпочки и поцеловала его в губы, крепко, но быстро, а затем исчезла, пробежав через воротца на платформу.

Раздался перезвон буферов и ленивый гудок: поезд готовился отойти. Спенсер видел, как Шери взобралась по высоким ступенькам в самый последний вагон. Затем, поворачиваясь, чтобы идти и отыскать телефон, краем глаза он уловил движение в вагоне номер четыре. Человек, выпрыгнувший из вагона южного поезда, ждущего отправления, стоял на дальней платформе, неистово размахивая руками и стараясь привлечь чье–то внимание в парижском поезде. И тут Спенсер узнал сигналившего человека — это был один из тех, за кем они гнались от самого пропускного пункта.

Человек с пропускного пункта, наверное, привлек внимание того, в белой панаме, потому что перестал размахивать руками и принялся настойчиво тыкать пальцем в сторону вагона, куда только что поднялась Шери. Должно быть, он сидел у окна южного поезда и увидел, а потом узнал девушку, которую останавливал на границе.

Теперь она в смертельной опасности. Человек в белой панаме будет искать ее. А она не знает, что ее опознали. Спенсер понял: если он не предупредит Шери, когда поезд прибудет в Париж, она будет мертва.

Спенсер побежал вдоль платформы, догоняя поезд, тем самым длинным, легким шагом, которому некогда пытались подражать целые поколения мальчишек, как это было легко тогда, когда мышцы упруги, бодры после массажа в студийном спортзале, камера на тележке откатывается с той скоростью, которую ты сам выбрал, запечатлевая пружинистость твоего шага, твердый рисунок челюсти и каменную решимость во взгляде.

Но теперь на середине платформы его ноги словно налились свинцом, рот жадно хватал воздух, а расстояние между ним и вагоном сокращалось до ужаса медленно. Он не видел, да и не старался больше увидеть человека на платформе, тыкавшего пальцем на манер пистолетного ствола в сторону последнего вагона. Он видел только ступеньку, ведущую в вагон, и десять растягивающихся шагов перед собой, и поручень, за который он должен уцепиться, чтобы взобраться в вагон.

Один в купе первого класса, посередине вагона, Эмбоа боролся с ремнем, открывающим окно возле его места. Он только что вошел и уселся, когда увидел, как его человек выскакивает из поезда, стоящего на дальней платформе, размахивая руками и указывая Эмбоа на конец состава, будто стараясь предупредить его о некой опасности.

Эмбоа сражался с окном не на жизнь, а на смерть и наконец сумел опустить раму. Высунув голову в полуоткрытое окно, он как раз успел увидеть высокого худощавого мужчину, тремя неверными прыжками догнавшего последний вагон, ухватившегося за поручень и едва сумевшего взобраться в вагон.

Эмбоа помахал своему человеку, чтобы дать знать, что он заметил источник опасности. Своего преследователя он помнил по десятку старых фильмов и по фото на первой полосе вчерашней газеты. Он знал, как с ним поступить.

Поезд набирал скорость, пересекая стрелки на дальнем конце станционных путей и входя в длинный плавный поворот к северу. Эмбоа закрыл окно, проверил замки на саквояже и поднял его на багажную полку. Из бокового кармана он достал пару наручников того типа, какими пользуются дипломатические курьеры, и пристегнул ими ручку саквояжа к стальному пруту багажной полки. Из наплечной кобуры под пиджаком он вынул маленький автоматический “вальтер” и проверил обойму. Затем сунул пистолет обратно в кобуру и застегнул пиджак. Похлопав себя по груди, он убедился, что портсигар тоже там. Пистолет — это последнее средство. Струйка “Эф-Икс-3” куда деликатнее и эффективнее в обращении с врагом. Сняв панаму, он положил ее на сиденье. Потом распахнул настежь дверь купе и вышел в коридор.

...Спенсер прохромал по коридору двух вагонов второго класса. Правая лодыжка пульсировала болью там, где она врезалась в край железной ступеньки, когда он прыгал. Рубашка, пропитанная потом, липла к телу. Возбуждение бурлило в нем. Он заглядывал в стеклянные двери купе и пока не находил ни Шери, ни мужчины в белой панаме. Когда поезд начал поворачивать, он потерял равновесие и грохнулся своей распухшей лодыжкой о дверную раму.

...Эмбоа захлопнул за собой дверь купе и в тот же момент ударился о стенку: поезд начал поворот. Удержавшись на ногах, он быстро оглядел коридор, надеясь, что его никто не видел. Он был из тех людей, которые не любят, чтобы их заставали в минуту неуверенности, даже в мотающемся поезде; ему была свойственна та свирепая, слепая гордость, которую рождает удача, явившаяся после молодости, прошедшей в мучениях и унижениях. Но его видели: девушка, стройная и золотоволосая, с удивленным выражением на хорошеньком личике. Она шла посередине коридора и тоже старалась удержать равновесие; сумев это сделать, она продолжала идти в его сторону, потирая плечо, ушибленное о стенку. Неловко улыбнувшись Эмбоа, разделившему ту же участь, она пошла в голову поезда, а он в хвост.

На ней была легкая летняя блузка из шелка или нейлона. Ему видны были очертания комбинации сквозь полупрозрачный материал, ленточки лифчика, который с прелестной небрежностью позволял ее груди танцевать в ритме раскачивания поезда. Смелая молодая европейка. Шведка, наверное, — самая смелая из всех.