Андрей Воронин - Хранитель света

Собственно, если бы он немного подумал, прежде чем предпринять эту вылазку, с ним бы ничего подобного не случилось. Его занесло в самое сердце Европы, в центр старой, устоявшейся, добропорядочной цивилизации, где все было раз и навсегда спланировано и разграничено. Каждый клочок земли, каждый камень в этих краях кому-то принадлежал, и ни одна песчинка, ни один булыжник не оставались неучтенными и неиспользованными. Для пеших прогулок здесь существовали специально отведенные, действительно очень красивые места. В эти места следовало приезжать на автомобиле, покупать входные билеты, а после гулять сколько душе угодно. Учитывая карликовые размеры страны, это было правильно и, наверное, необходимо, но Юрия от такого благоустройства брала тоска. Ему просто хотелось домой. Ему хотелось домой, когда он, вжавшись в засыпанное горелым кирпичом мерзлое дно воронки, пережидал в Грозном налет своей же артиллерии; ему хотелось домой, когда он наливался виски с чернокожим барменом Джорджем на золотом песчаном пляже маленького островка в Карибском море; и здесь, в добропорядочной, законопослушной Бельгии, его тоже тянуло домой, в Москву.

Стоя на крылечке, лениво покуривая и неторопливо обозревая знакомые до отвращения окрестности, Юрий вдруг представил, что вот эта самая улица вместо аккуратных двух- и трехэтажных домишек под черепичными крышами застроена облезлыми бетонными коробками хрущевских пятиэтажек. Картинка получилась унылая и даже мерзопакостная, но при этом до боли родная. Филатов усмехнулся. Ему вдруг вспомнилось, что в советские времена, особенно при Брежневе, известных диссидентов высылали из страны на Запад. По слухам, им даже выбор предлагали: на запад или на восток, в Европу или в Сибирь. В ту пору, да и много позже, уже повзрослев, Юрий никак не мог взять в толк, что это за наказание такое — выслать человека из нищей России в богатую Европу, где его к тому же ждут с распростертыми объятиями? Тогда не понимал, а теперь вдруг понял: да, наказание, да еще какое! Особенно если учесть, что настоящие диссиденты, как правило, были живы в первую очередь духом и только во вторую — брюхом…

Юрий спустился с крыльца, выбросил в урну окурок и решительно повернул направо, в сторону Льежа, до которого отсюда было километров двадцать. Чтобы совершить это простенькое действие, Юрию пришлось сделать над собой усилие; ему немедленно вспомнился пресловутый Буриданов осел, околевший от голода между двумя стогами сена только потому, что не сумел выбрать, с какого начать.

Пройдя вдоль улицы метров сто и успев за это время поздороваться с десятком соседей, Юрий вдруг остановился. Прямо перед ним была витрина агентства по прокату автомобилей. До сих пор он проходил мимо этой витрины, как мимо пустого места, — ну на кой черт, спрашивается, ему была машина в стране, где, куда ни отправься, не увидишь ничего, кроме камня, черепицы и коров? Однако под воздействием размышлений на крылечке в голову ему неожиданно пришла свежая идея, и Юрий, почесав в затылке, решительно потянул на себя тяжелую стеклянную дверь.

Формальности отняли около получаса. Знай Юрий французский, фламандский или хотя бы немецкий, оформление документов заняло бы не более пяти, от силы десяти минут. Однако ни одним из перечисленных наречий Филатов не владел, и с лысоватым очкариком в галстуке, который встретил его в агентстве, ему пришлось объясняться в основном на пальцах. Впрочем, это оказалось даже немного проще, чем предполагал Юрий: в конце концов, здесь давали напрокат машины, и ошибиться относительно намерений посетителя было невозможно. Ну а названия марок автомобилей звучат примерно одинаково на всех языках…

Расплатился он наличными, что, похоже, не очень-то понравилось агенту. Очкарика можно было понять:

он наверняка решил, что имеет дело с представителем русской мафии, может быть, даже находящимся в бегах фальшивомонетчиком. Юрий на него не обиделся, он привык к такому отношению, да и новая европейская валюта почему-то не вызывала у него доверия. Какая-то она была ненастоящая, несерьезная даже на ощупь, да и сама идея объединенной Европы казалась ему слегка преждевременной. Впрочем, многие большие дела поначалу вызывают у сторонних наблюдателей определенный скепсис; к тому же в данный момент объединенная Европа устраивала Филатова куда больше, чем разъединенная: отсутствие границ давало ему полную свободу передвижений.

Что же до сомнений очкастого агента, то Юрий мог бы развеять их одним махом, предъявив свою пластиковую кредитку. Мог бы, но не стал, потому что действительно находился в бегах и не хотел оставлять следов. Кто знает, на что способны разозленные чекисты? Веских причин к тому, чтобы разыскивать сбежавшего Филатова через Интерпол, у них как будто не было, но его могли искать просто затем, чтобы доказать: от них не уйдешь. Да, для государства и представляющей его интересы Федеральной службы безопасности Юрий Филатов был никем и ничем. Но многие чиновники из ФСБ способны использовать свое служебное положение в личных интересах — для того, например, чтобы поквитаться с самоуверенным одиночкой, разрушившим их планы.

Очкастый агент проводил Юрия до гаража; небритый коренастый механик в непривычно чистом комбинезоне вывел из бокса машину и уступил Юрию место водителя. Юрий сел за руль, кивнул агенту, который ответил ему вежливым полупоклоном и дежурной улыбкой, и выехал за ворота.

Он остановился возле сувенирной лавки и приобрел дорожную карту Бельгии. Разложив карту на руле, он стал решать, в какую сторону ему податься. Проще всего, конечно, было бы направиться в сторону Нидерландов — до приграничного голландского Маастрихта отсюда было рукой подать, от силы километров пятьдесят. Но для этого следовало развернуться и ехать назад через все тот же опостылевший Юрию бесконечный пригород.

Гораздо более привлекательной выглядела Франция, побережье Ла-Манша. Во-первых, добираться туда нужно было через всю Бельгию, практически из конца в конец, а во-вторых, там, как-никак, было море. Постоять на самом краешке Европы показалось Юрию заманчивым, да и французский Дюнкерк, как ни крути, был подальше от его нынешнего логова, чем голландский Маастрихт, что существенно расширяло радиус поиска для его гипотетических преследователей.

Приняв окончательное решение, Юрий прикинул по карте расстояние и презрительно дернул плечом: до Дюнкерка было триста километров, и притом не по ухабистым российским проселкам, а по гладкой, как оконное стекло, европейской скоростной трассе.

Он сложил карту и запустил двигатель. Машина, десятилетний «Пежо», была так себе, не чета брошенной им в Москве «Вольво», но пожилой движок стучал ровно и уверенно. Рулевое управление и тормоза тоже были в полном порядке, а о подвеске Юрий не беспокоился: по здешним дорогам можно было ездить вообще без рессор и амортизаторов.