Сергей Зверев - Палачи и герои

В каждой деревне теперь были агенты МГБ и МВД. Некоторые снабжены новинками техники – замаскированными под консервные банки рациями, настроенными на одно – подачу кодированного сигнала при входе в деревню бандитов. В банды, несмотря на все предосторожности, проникали агенты, уничтожали лидеров, подливали в еду сотрапезников спецсредство «нептун» – снотворное, которое отключало людей вплоть до прибытия опергруппы.

В 1950 году опергруппа МГБ с военнослужащими внутренних войск взяла Савву. Его вытащили из схрона в Прикарпатье, опоенного тем самым «нептуном». Это была большая удача. Один из самых непримиримых и влиятельных бандеровцев оказался в руках следственных органов.

Иван был один из первых, кто говорил с ним в тюрьме в здании МГБ в Киеве. Савва выглядел как леший – беззубый, тощий, низколобый, с изъеденным оспой лицом.

Вариантов было несколько. Пристрелить эту бешеную собаку втихаря. Устроить судилище с двадцатью пятью годами лишения свободы на выходе. Или перетянуть на свою сторону, чтобы он сдал подельников.

Последний вариант казался нереалистичным. Савва не чувствовал боли, так что его даже бить бесполезно. Смерти тоже давно не боялся. Оставалось одно – убедить.

Ивану это миндальничание не нравилось. Он привык брать националистов за горло. Но согласен был, что все прошлые попытки выловить Дантиста окончились ничем – тот был неуловим. А этот человек мог вполне его выдать.

– Простим, амнистируем, – обещал министр госбезопасности Украины, в камере встретившись с Саввой.

Бандеровец смотрел на него зло и упорно молчал.

К задержанному приставили пару сотрудников обращением помягче, без непримиримого блеска в глазах. Они выполняли больше обязанности экскурсоводов. Что, уважаемый Савва, вы мечтали о свободной Украине? Так вот она, можете собственными глазами взглянуть на улыбающихся людей в Киеве и Львове, свободно говорящих по-украински. Можете почитать газеты на украинском языке. Ознакомиться с программами в Киевском университете, где на первых позициях изучение украинских писателей и поэтов. Боролись за процветание Галиции? Так там карточки отменили еще в 1946 году, а в Англии – в 1949-м.

Зайдите в магазины. После голодухи-то в схронах каково оно? И зарплата позволяет есть от души. Строятся дома с центральным отоплением и горячей водой. В колхозы идет техника, избавляя крестьян от беспросветного крестьянского труда. Какая вам еще Украина нужна?

Савве купили макинтош, о котором он мечтал в детстве. Подлечили хронические болезни печени и почек. Сделали вставные зубы.

И матерый непримиримый бандеровец поплыл. Однажды он признался оперативнику:

– А ведь я боролся зря… Эх, если бы нам такую колбасу в схронах давали…

А после согласился сотрудничать и выдать Дантиста со словами:

– Я правильно делаю. Слишком уж он много невинной украинской кровушки выпил. Пусть ответит…

Дантисту иногда малодушно хотелось бросить дело и сбежать. Перед ним открыты Англия, Канада. Там сытая, спокойная жизнь в домах с водой в кране. Но он намертво прирос к этим закопченным тесным схронам, сжился со смертью, которая постоянно стоит за его спиной, выжидательно поигрывая косой. Ему нигде нет места, кроме как здесь. Он каратель, и его судьба – карать врагов и предателей, которых все больше на этой земле. Вокруг него соратники, которые любят чужую боль и разрушение. А он не любит разрушение. Он сам и есть разрушение.

Размеренно уничтожалось время в бесконечной череде дел. Укрепление агентурной сети. Выпиливание неугодных и подозреваемых в предательстве. Организация расправ. Подготовка воззваний к народу. Контакты со своими соратниками и англичанами. И так изо дня в день. Из года в год. Бег по заколдованному кругу. Вот только победы становились все мельче. А поражения приходили все чаще.

Иногда он задумывался над тем, что у него что-то сильно не в порядке с головой. Еще недавно он был холодным прагматиком, который просчитывал все на несколько ходов вперед и ясно видел суть военной и политической ситуации. Но с некоторого времени он стал жить надеждами. Он надеялся на операцию «Чума» – конфронтацию США и России. Он радовался как ребенок, когда американцы сбросили ядерные бомбы на Японию, и надеялся, что следующие полетят на Советы.

Он внушал себе надежды, что СССР и страны Запада сойдутся друг с другом в кровавой бойне. Лучше, если Советы проиграют, но взаимоистребление больших игроков его также вполне устраивало. Пока сильные страны будут обескровливать друг друга, как Афина из морской пены, выйдет из океана боли освобожденная Украина.

Независимая Украина. Надежда на нее тоже стала приобретать болезненный характер. Дантист все больше скатывался в пучину одержимости и фанатизма. Ему виделся теперь только покрытый беспросветной тьмой мир, где вот-вот воссияет грядущий храм – Соборная Украина. Пусть здесь останется десятая часть населения. Да пусть никого не будет. Но будет она! Держава!

Долгими вечерами в опостылевшем схроне Дантист испытывал настоящие помутнения сознания. И глушил их горилкой.

Утром он приходил в себя и с наработанным холодным профессионализмом вычислял предателей, организовывал акции возмездия. Но поле возможностей все время сужалось. Бег по кругу постепенно стремился к его центру, где зиял черный провал.

Когда в дополнение к бесконечным амнистиям, которые выметали из лесов нестойких соратников, коммунисты отменили смертную казнь, Дантист покачал головой:

– Это они зря. С нами так нельзя. Нас можно только убить…

Год за годом перед его глазами проходили схроны, заброшенные хутора, погреба в деревенских домах, используемые под убежища. И серые, изможденные лица соратников. Он смотрел иногда на них отстраненным взором и ужасался. Перед ним были порождения леса. И не благородные олени или хищные волки, а грибы поганки, взросшие на трухлявых пеньках. И поддерживала их только энергия неоправданных надежд и лютой ненависти.

Три дня назад Дантисту снова предложили эвакуироваться в Европу, чтобы оттуда возглавить галицийский крестовый поход на Советы. Только теперь в области политики и пропаганды, а не террора. Смешно. Ему предлагали стать пустозвоном и отказаться от единственного оружия, которое он уважал и которым владел в совершенстве, – страха. Нет, это не для него. Завтра его ждала новая акция в далеком селе, где они казнят предателей. И это ему нравилось, черт возьми! А больше уже не нравилось ничего…

Дантист смахнул с дощатого стола бутылку – она упала и покатилась, расплескивая самогон. Словил на себе удивленный взгляд Орла. Все, с алкоголем покончено. Дело, дело, дело. Карать и принуждать. Принуждать и карать.