Наталья Корнилова - Одна против всех

— Не понимаю.

— Ты рассказываешь нам про все, в том числе и про местонахождение твоего босса, а мы платим тебе и только тебе. И ты свободна! — Он с великодушной улыбкой сделал широкий жест в сторону двери. — Иди на все четыре стороны, никто тебя не тронет! Если захочешь, мы даже поможем тебе встать на ноги. Мы раскроем перед тобой такие двери, о существовании которых ты раньше и не догадывалась…

— Это как перед Светой Капустиной? — усмехнулась я, из последних сил стараясь поддерживать в нем заблуждение, что нам кое-что известно и задешево мы это не отдадим. — Нет уж, спасибо, дядечка, меня и наша дверь вполне устраивает. Кстати, ваши люди ее сегодня изрядно повредили…

Тут Вялый и впрямь начал зеленеть. Сначала лицо его вспыхнуло, пошло багровыми пятнами, а потом начало быстро зеленеть, словно вместо крови в его жилах текла зеленка. Глаза налились, губы зашептали что-то бессвязное, а уши, его большие уши натурально зашевелились. Что там ни говори, а человека вывести из себя я могу. Причем качественно. Я даже думала, он сейчас заплачет. Или убьет меня одним ударом своего громадного кулака. Но ошиблась. Он даже не тронулся с места, а так же быстро, как и в первый раз, начал приходить в себя, обретая естественный цвет лица и статичное положение ушей. Через несколько секунд я услышала его вполне спокойный, правда, несколько хрипловатый голос:

— Еще один такой удар ниже пояса, и я отправлю тебя в боксы. Там ребята тебя быстро обломают, можешь не сомневаться. Но я еще не теряю надежды договориться. Пойми, девочка, здесь затронуты не мои интересы. И не его. — Он кивнул на понуро молчащего Бегемота. — И не Светланы. Речь идет об очень больших ставках. В той игре человеческая жизнь — лишь галочка на бумаге, не больше. Там нет ни чувств, ни морали — есть только правила, которые нельзя нарушать. А если нарушил — будь добр, сам положи голову на плаху, или тебе ее снимут вместе со всеми остальными частями тела…

Он еще о чем-то говорил, а я сидела и думала, в какую же такую страшную игру попала невинная провинциальная девочка Светлана и что там натворила, если из-за нее поднялась такая буча? Перебирая в уме всевозможные варианты, начиная с масонской ложи и кончая разведкой враждебного России государства, я никак не могла нащупать верную ниточку. Вялый, несмотря на то что говорил много, ничего толком еще не сказал, ни разу не проболтался, мерзавец, и это начинало меня бесить. По времени мне уже давно пора было сматываться отсюда, ибо я на самом деле очень хотела есть, а ничего, что могло бы помочь нам распутать этот странный клубок, в моих руках еще не было. Кроме того, разумеется, что я буду знать адрес этого логова и портреты всех этих людей. Впрочем, может, это не так уж и мало в нашем положении? Так или иначе, я решила не тянуть слишком долго.

— И пусть кто-то думает, что это бесчеловечно или жестоко, — вдохновенно продолжал тем временем Вялый, — но такова истина, на которой стоит мир. Пусть она страшна и неприглядна, но тем не менее без нее этот мир рухнет, общество рассыплется в прах, нагрянут анархия и хаос, и вот тогда вы все поймете, что лучше такой порядок, чем вообще никакого. Вы живете где-то там, далеко внизу, копошитесь в своих мелочных каждодневных проблемах, не стоящих и выеденного яйца, по большому счету, и не понимаете, что есть высшие интересы, высшие сферы и высшие законы, которых вам никогда не постичь своими ничтожными умами, как бы вы ни пытались…

— Вы, часом, не философ? — перебила я с сочувствующим видом. — А то я сегодня с одним таким уже встречалась. Уж больно мудрено говорите. Нам бы, быдлу, попроще чего…

Он застыл с открытым ртом и с поднятой рукой на самой вдохновенной ноте, а затем сплюнул себе под ноги и сказал:

— Тьфу на тебя. Между прочим, когда-то я читал лекции в одном весьма известном заведении.

— Чего ж бросили? Или на солененькое потянуло?

— Скорее на зелененькое, — он беззвучно рассмеялся.

— Кстати, не пойму, почему бы вам не сдать меня в милицию? — начала я размышлять вслух. — Меня ведь ищут…

— Дурочка, тебя ищут только потому, что мы этого хотим, — криво ухмыльнулся Вялый. — Так зачем нам тебя отдавать, если ты сама к нам явилась?

— Боюсь, что вы переоцениваете свои возможности, Сан Саныч. Смотрю я на вас, и тошнить начинает. Вы тут о высоких материях рассуждаете, а сами настоящее ничтожество. И шайка ваша не лучше…

Посмотрев на меня долгим взглядом, он вздохнул, сел за стол и задумчиво уставился на Бегемота.

— Часа вам хватит? — спросил он через некоторое время.

— Да мы и за полчаса управимся, — буркнул тот и тяжело поднялся, хрустя суставами. — Ты сам придешь послушать, как она запоет, или тебе пересказать потом?

— Перескажешь, — Вялый болезненно поморщился. — Не люблю я всех этих штучек, ты же знаешь. Больно уж противно… Давайте, вытащите там из нее все. А что останется — в бетон. Эх, дева, дева-краса, что ж ты с собой наделала, — с сожалением покачал он головой. — Ну да сама виновата. Забирай ее…

Бегемот клещами схватил меня за локоть и рывком сдернул с дивана.

— Пошли, голуба…

— Извините, но это не входит в мои планы… — начала было я, и тут на столе ожил молчавший до сих пор черный телефонный аппарат.

Мы все вздрогнули и посмотрели на него. Он продолжал звонить. Наконец, словно очнувшись, Вялый протянул руку и сорвал трубку:

— Слушаю… Да, это я… Нет еще… Да вот…

Я увидела, как медленно сходит краска с его лица, и подивилась многообразию цветовой гаммы его пигментов. На моих глазах он уменьшился в размерах, став вдруг жалким и несчастным, на лбу выступили крупные бисерины пота. Голос стал срываться.

— Я все исправлю, Владимир Степаныч… — Я напрягла слух, но он, подлец, так и не назвал фамилию. — Да-да, конечно, все в моих руках… Я никого не виню, что вы, что вы… Сделаю все зависящее. Через час, максимум, будут конкретные результаты… Ничего не просочится… Сметем, обязательно сметем, если потребуется… Не будем жалеть… Понимаю… Да-да, пощады ждать не буду… И других не пожалею… Я понимаю… Мне и так страшно… Спасибо.

Медленно положив трубку, так, будто она вот-вот должна была взорваться, Вялый поднял на нас измученные глаза и прохрипел:

— Вешайся, Бегемот. Нам счетчик включили.

Я почувствовала, как от этих слов клешня Бегемота дернулась и разжалась, и взглянула на него. Он тоже стоял бледный и растерянный, глазки его часто моргали, полные губы подрагивали, а нижняя челюсть вообще, казалось, лежала на полу. Да кто ж их, таких крутых головорезов, мог так напугать?

— Что, Сам звонил? — смог наконец выговорить Бегемот.

Вялый достал из кармана костюма платок, вытер холодный пот со лба, бросил уничижительный взгляд на мясника и пробормотал: