Наталья Корнилова - Одна против всех

— Слушай, мы сюда твоего напарника спасать приехали или дознание устраивать? — тихо процедил Бегемот, сидя на лавочке у противоположной стены, и в его голосе послышались недобрые нотки, от которых по моей спине поползли предательские мурашки. — Нас, между прочим, тоже ждут, так что поторапливайся.

— Ты прав, ты прав, — пробормотал тот. — Его уже несут… Поаккуратнее, поаккуратнее только! — крикнул он кому-то. — И не вперед ногами! Разверните! — И повернулся к салону: — Нет, ну надо же, прямо наваждение какое-то! — снова завелся он. — Вот стоит перед глазами, а что стоит — не могу вспомнить!

— А может, она артистка, — попытался вывернуться Бегемот.

— Не, не артистка, — уверенно ответил сержант. — Артисток я всех помню. Погоди, еще минута — и вспомню.

Ох, довспоминаешься ты на свою голову, с сожалением подумала я и начала медленно, так чтобы не было заметно, менять выражение своего лица. Чуть приоткрыв и раздвинув губы, выдвинув вперед нижнюю челюсть и слегка сдвинув брови, я попыталась придать ему чужой облик — ничего другого в тот момент придумать не могла. Разве что встать и сказать излишне любопытному милиционеру, мол, закрой рот, бери своего раненого друга и дуй отсюда со всех ног, пока еще жив!

— Ой, глянь, у нее выражение лица поменялось! — изумился Пронин. — Ты видишь, видишь?!

— Где? — тупо спросил Бегемот. — Ничего не вижу.

— Да вот же, вот, смотри! — заволновался тот, и я почувствовала на своей щеке прикосновение его пальца.

— У тебя глюки, браток, — уверенно произнес Бегемот. — Это трупный оскал — обычное дело. Она такой и при жизни была, кстати…

Тут мне все же захотелось подняться и надавать этому жирному мерзавцу по морде. Надо же: мое ангелоподобное лицо — и вдруг трупный оскал! Негодованию моему не было предела, и я, наверное, так бы и сделала, если бы в этот момент не принесли раненого.

— Да, ты думаешь? — неуверенно пробормотал сержант и тоже начал запихивать внутрь носилки.

Стонущего милиционера положили прямо поверх бандитских трупов на мое место. Причем край носилок больно прищемил мне руку, но приходилось терпеть. Я уже начала потихоньку проклинать тот день и час, когда безумная эта мысль о «Троянском коне» пришла в мою дурную голову. Раненого благополучно разместили, Бегемот выпрыгнул из фургона, начал закрывать дверцы, и тут до меня донеслось то, чего я больше всего боялась.

— Эй, подожди, чего закрываешь? — проговорил сержант. — Дай, я сначала залезу.

— Не понял, — опешил Бегемот. — Куда это ты залезешь?

— Как куда? Внутрь, конечно, — пояснил ничего не подозревающий Пронин. — Доеду с вами до больницы, а там своих вызову. Да и Семенова бросать не хочется.

— Ну-ну, садись, — хмыкнул Бегемот.

Через несколько мгновений сержант уселся на лавочку по ту сторону носилок, задняя дверь захлопнулась, бандит запрыгнул в кабину, и фургон, включив сирену, тронулся. Сердце мое стучало, как паровой молот.

— А ты чего же подмогу по рации не вызвал? — спросил через окошко Бегемот, когда мы выехали на дорогу.

— Так нет ее, рации-то, — виновато пояснил сержант. — Эти сволочи все отобрали: и табельное оружие, и рацию, и машину угнали…

— Ого! Ну вы, ребята, даете, ха-ха! — заржал Ушастый. — Как же это вы так умудрились?

— Да это не мы, а эти гады, — начал оправдываться Пронин, но в его голосе отчетливо слышалась фальшь. — Мы к ним подошли документы проверить, представились по форме, все как положено, а они вдруг пушки повытаскивали и давай палить.

— Что-то больно просто у тебя все, браток, — хмыкнул Бегемот. — Ни с того ни с сего пушки никто не достает и по ментам не стреляет. Даже в этом районе. И почему по телефону подмогу не вызвал? Зашел бы в любую квартиру…

— Да… растерялся как-то, — стушевался сержант. — На дорогу вот сразу побежал…

— А свидетелей почему не взял? — не отставал Бегемот. — Такое дело серьезное: пальба, ранение милиционера — тут расследование ведь нужно, а?

— Думаете? — испуганно проговорил тот. — Черт, я как-то и не подумал сразу. Хотел сначала Мишку в больницу отправить, а потом уже и свидетелей собирать.

— Зачем же тогда к нам в машину полез? — ехидно спросил бандит. — А может, тебе свидетели как раз и ни к чему, а?

— Да ты что говоришь такое? — Голос Пронина задрожал от страха. — Просто от волнения, говорю же… Все из головы вылетело… Ой, вспомнил я эту бабу! — вдруг с наигранной веселостью вскрикнул он. — Вспомнил, где ее видел!

— Да что ты? — весело удивился Бегемот. — Ну и где же?

— Так мы ж ее сегодня утром с Семеновым арестовали! На Кастанаевской! Она какого-то хмыря замочила! А потом из нашей ментовки сбежала! Прямо в наручниках, ей-Богу, не вру! Ее теперь везде ищут…

— Ты уверен, что это она? — посерьезнел Бегемот.

— Да что ж я, слепой, что ли, — обиделся сержант. — Конечно, она. Только одежда на ней другая. Замочили, значит, ее? Ну и поделом ей, сучке… Она на нас начальнику такое понаклепала, что тот полдня потом вставлял по самые уши, представляете? Кстати, а почему это она в вашей машине оказалась? — заволновался он. — Ее ведь милиция разыскивает, а? И потом, куда мы едем, ребят? Больница в другой стороне совсем…

— Ладно, отдыхай, парень…

Раздался знакомый плевок из глушителя, затем тут же еще два, и Пронин упал на своего друга Семенова, отчего моя рука едва совсем не переломилась в локте. И еще мне стало страшно. Впервые за все время знакомства с этими людьми. Только теперь до меня дошло, что это холодные, расчетливые убийцы, а не просто какие-нибудь бандиты, промышляющие грабежами или взломами. И если до этого я была почти на сто процентов уверена, что сумею сбежать от них, то теперь эта уверенность стала быстро улетучиваться…

— Ох, не люблю ментов, — вздохнул Бегемот. — А гнилых ментов и подавно.

— А с раненым че делать будем? — спросил Ушастый. — Может, и его пришить?

— Да пришил уже. Ты давай погоняй быстрей, а то так и до ночи не доберемся.

— Так уже ночь почти! — хохотнул Ушастый. — Ничего, Бегемот, нам главное — долю свою получить. Весь день, почитай, пахали как проклятые…

— Какую долю, идиот? — тоскливо протянул тот. — Дела-то мы не сделали. Тех двоих, которых должны были убрать, не убрали…

— Погоди, — заволновался тот. — Как не убрали? А это что за баба?

— Понятия не имею, но не та. Нам, главное, очкарика нужно было убрать, а он сбежал. — Бегемот с досадой сплюнул. — Кролик его сегодня давил — не задавил, мы травили — не отравили. Живучий гад…

— Ну и дела-а, — прохныкал Ушастый. — Что ж мы день впустую потратили? И братки наши зря полегли, так, что ль, получается?

— Получается, что так… Эта стерлядь, что сзади валяется, их всех и положила. И я буду не я, если она об этом не пожалеет.