Наталья Корнилова - Одна против всех

— Ну-ка, разойдитесь! — послышался грубый властный голос, и я увидела двух здоровенных мужиков в черных костюмах. Бесцеремонно растолкав окружавших меня ошеломленных водителей и прохожих, они подобрались ко мне, склонились, внимательно разглядывая, и один злобно процедил:

— Вот шалава! Чуть дверцу не сломала…

— Да ты что, какая дверца, командир?! — возмутился бледный, как полотно, водитель «Волги». — Ты на нее посмотри — живого места нет. Эй, вызовите кто-нибудь «Скорую»!

— Закрой пасть, придурок! — проревел один из охранников, бросив на него убийственный взгляд. — Сами разберемся!

— Нужно милицию вызывать, — проговорил еще кто-то. — Может, она пьяная…

— Да какая она пьяная, — возразил водитель. — Просто дура еще! Ездить ни черта не умеют, а туда же, за руль. Глянь, от ее тачки почти ничего не осталось. И крышу мне всю помяла. Да, надо ментов вызывать, пусть протокол составляют…

Двое амбалов переглянулись, и один быстро ушел в направлении третьего «БМВ», застрявшего в пробке вместе с остальными машинами. А другой примирительным голосом проговорил:

— Ладно, мужик, ты не кипятись понапрасну. Сейчас разберемся. И с тобой разберемся, и с ментами…

— Да чего тут разбираться? — Тот повернулся к толпе. — Эй, вызвал кто-нибудь «Скорую» или нет? Помрет ведь девка!

Подошел второй, что-то шепнул на ухо товарищу и, обращаясь к остальным, громко сказал:

— Короче, мы ее сами в больницу отвезем, а то и вправду окочурится. — Он залез в карман пиджака вытащил пачку долларов и сунул ее водителю «Волги». — А это тебе на ремонт. Хватит?

У того глаза вылезли из орбит, и он, схватив деньги, пробормотал:

— Хватит, командир, конечно, хватит. Я тоже думаю, что без ментов оно лучше будет. А то такая катавасия начнется — ввек не отмажешься, — и посмотрел на мое тело. — Только вы уж ее побыстрее…

— Не волнуйся, мужик, все будет в ажуре. Бери ее, Васек. Надо дорогу быстрее освобождать.

Сзади уже раздавались возмущенные автомобильные сирены. Подхватив за руки, за ноги, они, как сломанную куклу, быстро потащили меня ко второму «БМВ». Еще трое таких же здоровенных парней оттаскивали в переулок выковырянные из чуть прогнувшейся дверцы первой машины жалкие остатки красавицы «Тойоты». Через минуту я уже была в машине, лежала на заднем сиденье, ехала в неизвестном мне пока еще направлении и прислушивалась к разговору телохранителей Стекольщика.

— Нет, ну не сука она, скажи, Шура? — со злостью говорил водитель.

— Сука, конечно, — мрачно согласился Шура.

— Я бы таких еще в роддоме своими руками душил.

— Шеф сказал, надо еще разобраться, кто она такая. Может, это не случайность. Ты сам как думаешь?

— Не похоже. Думаю, если бы это было покушение, нас бы обстреляли или гранатами закидали. Помнишь, как в прошлом году?

— Помню. Еле отбились.

— Во-во. А эта баба просто идиотка. Вот очухается, я ей устрою езду. — Он скрипнул зубами. — Не хватало нам еще с ментами разбираться из-за каких-то безмозглых потаскух.

— Шеф сказал, что сам с ней разберется, когда приедем. — Он повернулся и посмотрел на меня. — А ничего вроде бабенка-то. Шеф таких любит. Интересно, она еще дышит?

— Лучше бы померла. Еще и все сиденье кровью уделает…

Я громко застонала.

— Живучая стерва, — с ненавистью произнес водитель. — Кто она такая? Документы в машине нашли?

— Какие там документы — все всмятку. Да и искать особо некогда было, сам знаешь. Не переживай, сама все расскажет, когда приедем.

Они замолчали и за всю дорогу больше не произнесли ни слова. Ехали мы очень быстро, и где-то минут через сорок машина остановилась и покачивание прекратилось. За это время я кое-как успела восстановить свои силы, мои щеки слегка порозовели, и только кровотечение из многочисленных мелких порезов на руках и груди все еще не прекращалось, все больше и больше пропитывая и без того алую шелковую блузку. Как ни странно, но лицо мое при аварии почти не пострадало. Время от времени я приоткрывала глаза и косилась в сторону сидящих впереди парней, потом снова закрывала, продолжая делать вид, что все еще нахожусь без сознания. Наконец мы прибыли на место. Это был тот самый особняк Стекольщика, который подробно описывал Николенко. Мрачный, серый исполин в четыре этажа, с вычурными башенками, резными балкончиками и террасками был окружен высоким забором, за которым виднелся сосновый лес. Вдоль забора на цепях сидели бультерьеры с высунутыми языками, а поверху были пущены четыре ряда стальной проволоки, наверняка под напряжением. Все три машины въехали через массивные железные ворота в просторный двор и остановились на эстакаде около парадного подъезда с небольшими колоннами. Мою физическую оболочку грубо выволокли из машины, затащили в дом и бросили на диван в небольшой комнатке на первом этаже, в которой, кроме дивана, были еще только стол и три стула. Охраны было очень много, все они тихо переговаривались между собой, и я ничего не могла разобрать, как ни пыталась. Впрочем, это уже не имело никакого значения: так или иначе, все они были обречены — никем теперь уже не управляемый, неудержимый в своей слепой ярости зверь сделает свое страшное дело. Я не сомневалась ни минуты, что к утру здесь не останется никого, кроме самого Стекольщика. Мне совершенно не хотелось, чтобы все эти люди погибли, лично я не испытывала к ним никакой злости, ибо они ничего дурного мне не сделали, но я знала, что при первой же опасности для моей жизни Пантера начнет убивать, и я не стану ее сдерживать, потому что так велел мой хозяин, который стал для меня, по-видимому, единственным мерилом всех ценностей в мире. Ведь для моей еще живой, но совершенно бессознательной плоти не существовало теперь ни Акиры, ни братьев, ни Родиона с Валентиной, ни совести — один только он, хозяин, Евгений Николенко, владел мною, властвуя безраздельно. С горечью осознавая это все, я лежала, с трудом ощущая свою окровавленную оболочку, над которой уже потеряла власть, бессильная что-либо изменить, видя происходящее словно в тумане, и с тоской думала о том, что, когда моя плоть наконец умрет в страшных муках, мне тоже предстоит покинуть этот грешный мир. Господи, что я скажу Отцу и братьям, когда предстану перед ними!

Вошел какой-то маленький пожилой человечек в сером костюме (это и был доктор Каширин), с вежливой улыбкой и усталыми глазами. Присев на край дивана, он взял мою руку и стал щупать пульс. Затем развел пальцами веки и осмотрел глаза. Я лежала, не шевелясь, и не подавала никаких признаков того, что нахожусь в сознании. Вздохнув, он вышел и почти сразу же вернулся, на этот раз уже с чемоданчиком. Достав из него вату, бинты, какие-то пузырьки и пинцет, он разложил все это на стуле около себя и начал колдовать над ранами. Сначала снял с меня испачканную кровью блузку и тщательно обтер ваткой с раствором перекиси водорода израненные грудь и шею. Потом принялся за руки. Все это он делал очень старательно, не торопясь, и при этом даже напевал себе под нос что-то неразборчивое, словно получал удовольствие от любимой работы. Смыв всю кровь, он еще раз осмотрел мое тело и, как мне показалось, остался доволен. Затем взял пинцет и начал вытаскивать из ранок осколки стекла, бросая их в маленькую металлическую ванночку, которую тоже вынул из чемоданчика. Они со звоном, как маленькие колокольчики, падали туда, и, когда я насчитала девятнадцать таких колокольчиков, дверь открылась и показалась мордатая физиономия Шуры.