Александр Тамоников - Нацисты в белых халатах

Никита впал в какое-то оцепенение. Он мял платок, настойчиво нюхал его. Недоверие, злость на себя, разочарование!

Офицеры недоуменно на него смотрели, переглядывались.

– Командир, с тобой все в порядке? – осведомился Кольский. – Знаешь, есть такое буржуинское понятие – дежавю. Это когда тебе кажется, что ты испытываешь что-то знакомое, то, что уже вроде как было с тобой.

Никита вышел из оцепенения и заявил:

– Еще как было, Глеб. Я знаю эту женщину. Она временно занимает должность начальника медицинской службы полка. Поехали, Василий, разворачивай колымагу!

Брали радистку молниеносно, без всяких предварительных выслеживаний. Уже почти стемнело. «Газик» остановился в Новом переулке, за два дома до нужного. Четыре тени отделились от машины, заскользили по дороге, заросшей чертополохом. Двое отделились на границе участка, вырвали пару досок из ограды, пролезли внутрь, чтобы заблокировать окна и второй выход. В округе не было ни одной собаки.

– Всех фашисты съели, – пошутил Тетерин.

Никита дал товарищам время рассредоточиться и занять позиции. Потом отомкнул калитку, которая держалась лишь на крючке. Борис возбужденно дышал ему в затылок.

Попович быстро прошагал по дорожке, поднялся на крыльцо, на всякий случай расстегнул кобуру.

Кто же тут жил еще, помимо вражеской радистки?

В низком окошке из-под занавески просачивался тусклый свет. Там горела свеча или керосиновая лампа. Ломать дверь? На вид прочная.

Он негромко постучал. Кто-то подошел, волоча ноги.

– Это кто? – раздался старческий голос.

– Почтальон, – отозвался Никита. – Принес вам письмо.

Бабка гремела засовами, кряхтела, высунулась. Старушка неплохо слышала, но практически ничего не видела.

– Почтальон? – проскрипела она. – А от кого письмо-то?

– От генерального прокурора, – проворчал Никита, мягко отстраняя бабку.

Та охнула, решила, что пришли воры. Тетерин схватил ее, не дал запутаться под ногами.

– Баба Люба, кто это? – донесся откуда-то справа женский голос.

Майор пошел на звук, ногой распахнул дверь. Женщина охнула, кинулась к окну, которое оказалось не закрыто. Она распахнула створки и отшатнулась, узрев перед собой еще один силуэт.

– Не торопитесь, душечка, не надо, – пробормотал с улицы Кольский. – Поспешишь, как говорится, людей насмешишь.

Она застонала, бросилась к стулу, на котором висел ремень с кобурой. Никита ногой отпихнул его, перехватил взмывшую кобуру и передал ее Тетерину, который снова дышал ему в затылок.

Подслеповатая бабка куда-то испарилась. В маленькой комнате горела толстая свеча, распространяя щекочущий ноздри запах. В узкое пространство помещались только шкаф и железная односпальная кровать.

До появления оперативников радистка сидела на кровати. Постель была разобрана, и женщина тоже. Волосы рассыпались по плечам, гимнастерку она сняла, осталась в белой нательной рубашке, юбку расстегнула. Даша была босиком. Ее сапоги стояли у порога.

Женщина побледнела, лицо исказилось, помертвели глаза. Она сразу все поняла, но на что-то еще надеялась.

– В чем дело, товарищи? – Голос Даши дрожал и ломался. – Почему вы врываетесь без спроса?

– Я представился почтальоном, Дарья Алексеевна, – сказал Попович. – Но это не так. Я обманул достойную пожилую женщину, у которой вы имеете честь квартировать. На самом деле Почтальон – это вы. Мне очень неприятно было это узнать.

Он сделал шаг вперед, она отступила, задрожала, села на койку. В окошко, как луна, заглядывал любопытный Глеб Кольский. Из-за спины Никиты высовывался Тетерин.

– Никита… товарищ майор, это вы. Я ничего не понимаю. Что это значит? Я буду жаловаться Михаилу Егоровичу!..

– Напомните, кто у нас Михаил Егорович? – спросил Кольский.

– Начштаба, – сказал Попович. – Подполковник Юдин. Непосредственный начальник нашей дражайшей Дарьи Алексеевны Меркушиной, начмеда полка и по совместительству вражеского связного. Будете оспаривать этот тезис, Дарья Алексеевна?

Он мог ошибаться. Подумаешь, платок со специфическим запахом, который теоретически мог принадлежать кому угодно. Или «газик», приписанный к медчасти, который Даша активно использовала для доставки лекарств из райцентра. Его успели осмотреть. Он стоял во дворе госпиталя, задний бампер так и остался уделан характерной грязью. Это могло быть совпадением.

Но теперь все встало на свои места. Достаточно взглянуть на ее лицо, искаженное отчаянием. Дарья Алексеевна не была искушенным агентом. Ее терзал страх. Она тяжело дышала, по щекам потекли слезы. Женщина даже не пыталась оспорить обвинение.

«Бессонная предстоит ночка», – подумал Никита.

Он уже справился с собой, изгнал из души разочарование.

– Одевайтесь, Дарья Алексеевна. Не хочу пророчить, но срок вашей службы в Красной армии подходит к концу. Теперь вы переходите в иное качество.

– Но подождите… – пробормотала Даша. – Так ведь нельзя, у меня обязанности. Утром следует доставить препараты, несколько капельниц, прибор для переливания крови. Меня накажут, если я не сделаю это до обеда.

– Серьезно? – удивился Попович. – Боюсь, вы что-то не поняли, Дарья Алексеевна. Как говорят в народе, если вы в лесу встретили медведя, то комаров уже не надо бояться. Минута на сборы. Мы не отвернемся, как бы вам того ни хотелось.

– Вы уверены в том, что все делаете правильно? – Майор НКВД Гапонов потрясенно смотрел, как понурую женщину вводят в комнату для допросов. – Ведь это же… мать честная!.. – У Никиты возникло такое ощущение, что он не прочь был перекреститься.

Женщина замешкалась на пороге, бросила подавленный взгляд через плечо, вздохнула, вошла внутрь.

– Украшение лазарета, согласен, – сказал Попович. – А что вы так смотрите на меня, Алексей Романович? Словно восхищаетесь высотой полета моей фантазии и широтой взглядов.

– Но вы же не считаете, Никита Андреевич, что Дарья Алексеевна действительно агент немецкой разведки?

Утаить шило в мешке было нереально. Об аресте радистки рано или поздно узнают все, и даже тот человек, которого это событие особенно огорчит.

– Я бы не считал. – Никита сухо улыбнулся. – Но есть убедительные доказательства ее причастности.

– Ну и дела!.. – Гапонов сдвинул фуражку на затылок и начал растирать вспотевший лоб. – Аж голова заболела. Случаются же чудеса на белом свете.

– Это не чудо, – строго сказал Никита. – А элементарное предательство. Спасибо, майор, что предоставили нам помещение. Дальше мы справимся.

Гапонов удалялся как-то неохотно, озирался, пожимал плечами. Красноармеец, конвоировавший Дашу, вернулся в коридор, закрыл дверь и встал по стойке «смирно», что было явным излишеством.