Александр Тамоников - Нацисты в белых халатах

– Ну, хорошо. – Никита взялся за карандаш двумя руками, но передумал его ломать. – Перейдем к истории вашего предательства. Не возражаете? Что из того, что вы мне про себя рассказали, правда?

Она молчала, колебалась, кусала губы. Стыдливый румянец пробивался через бледность.

– Рассказывайте все как есть. Ваше счастье, что с вами беседую я. Другой бы церемониться не стал.

История предательства была так же банальна, как весь этот ржавый мир. Обычная девушка, студентка, отличница. Квартира на Петроградской стороне, нормальная сытая жизнь, каникулы и отпуск в Крыму. Отец – доцент кафедры прикладной механики, мама – заведующая отделом в райкоме партии.

Грянул тридцать седьмой год. НКВД работало без сна и выходных. Повышенные планы по отлову врагов народа, троцкистов, прочих антисоветских элементов. Собакам собачья смерть, звездный час товарища Вышинского.

Мать угодила за решетку. Особое совещание дало ей восемь лет без права переписки. На больший срок в те годы этот орган посадить не мог. Она скончалась через год в колымском лагере от двустороннего воспаления легких.

Отец загремел по пятьдесят восьмой статье, вместе со всем руководящим составом кафедры. Умер через полгода.

Сильное душевное потрясение, смещение всех ориентиров. Дочь прекрасно знала, что не были ее родители агентами иностранных держав. Они пострадали безвинно. Ненависть к советской власти пришла не сразу. Вода по каплям точила камень.

– Минуточку, Дарья Алексеевна. Каким образом, будучи дочерью репрессированных родителей, вы сумели закончить институт?

– Я сдала выпускные экзамены в июне тридцать седьмого. Маму арестовали в конце августа, отца – в начале сентября. У меня уже был диплом. Ваши органы, к счастью, не додумались до того, чтобы аннулировать его.

Попович проглотил это «ваши», слушал дальше.

Под каток репрессий попали многие родственники Дарьи Алексеевны. Расстреляли дядю по материнской линии, тетушку по отцовской отправили на женскую зону, расположенную где-то в Западной Сибири. От нее не было ни одной весточки.

Квартиру забрало руководство института. Девушке выделили крохотную комнату в коммуналке. С замиранием сердца она прислушивалась к ночным звукам. Вот машина останавливается у парадного, кто-то выходит. Но «черные вороны» увозили других.

«Сын за отца не ответчик», – объявил товарищ Сталин, но на вооружение эта фраза взята не была. Родственники репрессированных страдали в первую очередь. К ним относились как к прокаженным.

Она смогла устроиться в инфекционную больницу, расположенную в райцентре Калининской области. Заведению катастрофически не хватало персонала. Антисанитарные условия, домогательства подвыпивших коллег. В свободное время Даша штудировала медицинскую литературу, повышала квалификацию. Несколько раз меняла место работы.

Личная жизнь не клеилась. Строить отношения со всяким сбродом ей не хотелось, а приличные мужчины ее чурались. Неприятие советских порядков уже впиталось в кровь.

Фашистская Германия подходила к границам. Война была не за горами. Советской пропаганде Даша не верила. В ней копилась злость к грязи, несправедливости, безразличному отношению к винтикам в сложной машине. В искаженном сознании девушки германская армия выглядела чуть ли не освободительницей от жестокого советского террора.

Войну она действительно встретила в Бобруйске. Потоком прибывали раненые. Медперсонал сбивался с ног.

Потом выездная бригада отправилась на фронт, где стремительно наступали немцы. На ее глазах отделение комендантской роты расстреляло семерых красноармейцев, покинувших без оружия поле боя.

Эта сцена поразила Дашу в самое сердце. Ведь мальчишки, совсем еще необстрелянные юнцы! Они плакали, просили дать им еще один шанс.

Танковые колонны немцев прорвались в тыл. Госпиталь оказался в окружении. Налетели немецкие мотоциклисты. Перепуганная Даша спряталась в леске, откуда ее и вытащили гогочущие подвыпившие солдаты. Это была обычная армейская часть.

Девушка чем-то приглянулась офицеру. Он приказал не бить, не насиловать ее. Во Франкфурте-на-Майне у него осталась горячо любимая супруга. Он показывал Даше фотографии, галантно расшаркивался. Предложил сотрудничать с немецкими властями. Девушка дала согласие.

Школ абвера в то время было еще мало. Немцы рассчитывали на стремительную победу. Но умные головы уже понимали, что рано или поздно германская армия завязнет.

Таллин, дотошная пропагандистская обработка, разведшкола, где Даша попутно оттачивала свои медицинские навыки. Персонал был вежлив, учтив, профессионален.

Осенью сорок первого германская армия стала притормаживать. С востока СССР в Красную армию потоком шли резервы, а возможности рейха в этом плане были ограниченны.

Германское командование активизировало шпионскую и диверсионную деятельность. Немцы уже умели создавать легенды и фальшивые документы. Личность Даши не меняли, как и основные этапы биографии. Справки канцелярий нескольких частей, один медсанбат, другой. Согласно бумажкам, Дарья Алексеевна не была ни в каком Таллине. Все четыре месяца она якобы провела во фронтовых медицинских учреждениях.

А потом случилось нечто весьма странное. Немцы напрочь забыли про Дашу на целых два года. Она не могла понять, почему так вышло, но не особо огорчалась по данному поводу. Ей, военному медику, думать об этом было просто некогда.

Особого стремления оказаться в Злотове Даша не выказывала, но так получилось, что ее направили именно сюда. Возможно, тут потрудилась невидимая рука. О ней вспомнили, передали записку с подробными инструкциями и указанием места, где была спрятана портативная радиостанция с полностью заряженными батареями.

Даша опять шмыгала носом, вытирала слезы рукавом.

– Да уж, не повезло вам в этой жизни, Дарья Алексеевна, – посочувствовал Попович. – Ну, ничего, может, в следующей повезет.

– Скажите, а меня теперь точно расстреляют? – пробормотала она. – Ведь я ничем фактически не могу вам помочь.

– Посмотрим на ваше поведение, – туманно выразился Никита. – Мне вот что странно, Дарья Алексеевна. Вы неприязненно относитесь к советской власти. Такое бывает. Редко, но случается. Обидела она вас. Вы считаете ее жестокой, негуманной, бездушной к людям. Пострадали родственники, по вашему мнению, безвинно. Я ничего не знаю про эти дела, не могу сказать определенно. Перегибы случались, но я думаю, что основания для подобных действий у органов все же имелись. Вот и не любили бы себе тихо, мечтали бы о бегстве в США или другую страну, где у власти махровые капиталисты. Но как вы связались с гитлеровской Германией? Вы же гуманистка, нет? Не слышали, что творят фашисты? Как зондеркоманды уничтожают деревни и целые города на оккупированных территориях, про повальное истребление евреев, про многочисленные концлагеря, где узники из Восточной Европы и советские военнопленные умирают миллионами? Про рабский труд в Германии, планы уничтожения практически всего населения западных областей Советского Союза? Коммунисты, которых вы крайне недолюбливаете, никогда не занимались ничем подобным.