Сергей Зверев - У расстрельной стены

Через полчаса он с чувством облегчения выбрался из тесного салона и, закурив свою «беломорину», несколько минут сосредоточенно дымил, без особого любопытства поглядывая на возвышавшийся собор и на окружающие постройки, большая часть которых белела новой штукатуркой. Судя по всему, прикидывал Дергачев, во время войны Пскову досталось крепко — что ж, тем больше чести жителям, практически полностью восстановившим свой город за какие-то десять с небольшим лет. Да и сейчас, куда ни посмотри, всюду краны торчат и леса строительные…

Хорошенько поразмыслив, Матвей решил зайти в ближайшую чайную и для храбрости махнуть граммов сто, а потом уж и подождать Анну во дворе ее дома, поскольку совершенно справедливо опасался, что у техникума просто не сможет сразу узнать девушку в толпе выходящих из здания студентов. А около подъезда можно спокойно покурить на лавочке и подождать, когда дочь будет возвращаться после занятий, уж здесь-то шансов не проворонить его Аннушку было не в пример больше…

Дом, в котором дочь проживала вместе с приемными родителями, Дергачев нашел без труда. Во дворе нашлась и лавочка под раскидистым тополем, на ней Матвей и расположился: поставил портфель, вытащил папиросы, без спешки закурил. Посмотрел на россыпь окурков под ногами и осуждающе покачал головой — и что за люди у нас, а? Ну, вот же урна стоит — так нет же, обязательно насвинячить надо!

По времени как раз получалось, что Анна должна будет появиться через час-полтора, если, конечно, не задумает отправиться с подружками в кино или еще куда. Или, мысленно усмехнулся Дергачев, с кавалером — возраст-то, можно сказать, вполне подходящий, восемнадцать лет девчушке. Черт, как все-таки бежит время, что тучки, которые быстрый ветер подгоняет. Или вон, как дым папиросный — раз, и нет его, улетел…

Вопреки опасениям, Анну Матвей узнал сразу, едва девушка, постукивая каблучками, появилась во дворе: бухнуло-екнуло в груди, и он, торопливо отбросив недокуренную папиросу, вскочил с лавочки. Да и как было не узнать, если Анна выглядела точной копией своей матери — и лицом, и фигурой. Разве что прическа другая. Даже глаза, как чуть позднее разглядел Матвей, оказались серо-зелеными, такие же были и у Лизы. Невысокого роста, аккуратненькая, одета, мягко говоря, простенько и небогато — скромное платьице, поношенный пиджачок.

«М-да, в Москве девчата одеваются побогаче. Видно, не очень-то балуют девочку новые родители», — испытывая нечто вроде укола ревности, смешанной с неприязнью, подумал Дергачев, направляясь к дочери и лихорадочно пытаясь вспомнить все правильные и нужные слова, над которыми минувшей ночью не один час ломал голову.

— Девушка, простите, пожалуйста! — Больше всего Матвей боялся, что дочка испугается незнакомого мужика и попросту убежит в свой подъезд, не станешь же догонять девчонку и хватать за руку! — Можно вас на минутку? Еще раз простите, вы Аня? Аня Метлина?

— Да, я Аня. — Девушка смотрела на незнакомца слегка удивленно. — Только Корнеева, а не Метлина. Вы, наверное, к папе?

— Здравствуйте, Аня! — Сердце вновь бухнуло и сжалось, а под ложечкой ворохнулась пустота — как перед ночным прыжком с парашютом, когда внизу под рев самолетных двигателей и свист ветра проносится пугающая чернотой и неизвестностью тьма. — Нет, не к папе — я к вам. Меня зовут Матвей Федотович Дергачев. Мы с вами незнакомы, но вы, пожалуйста, не пугайтесь, я сейчас все объясню. Может быть, присядем? А то торчать посреди двора как-то не очень удобно…

Анна слегка пожала плечами, но послушно присела на лавочку, бросая на незнакомца короткие взгляды, в которых недоумение смешивалось с обычным женским любопытством.

— Как ваша учеба, вы ведь в техникуме учитесь?

— Нормально, — вновь пожимая плечами, односложно ответила она.

— А с родителями как — все хорошо, не обижают? — Дергачев, проклиная себя за суетливость, снял кепку, пригладил волосы, вытер взмокший лоб носовым платком и принялся закуривать, чтобы хоть чем-то занять руки.

— Да нет, не обижают, все хорошо. Простите, но…

— Вот, ехал, всю ночь репетировал, а сейчас и слов найти не могу, — растерянно усмехнулся Матвей, чувствуя и понимая скованность дочери и опасаясь, что она сейчас просто встанет и уйдет. — Аня, я знаю, что вы живете с приемными родителями, они удочерили вас, если память мне не изменяет, где-то в конце сорок восьмого. Так ведь? В общем, когда-то я хорошо знал вашу маму. Не приемную, конечно, — настоящую.

— Вы… работали вместе?

— Нет, работал я — точнее, служил — в другом месте, — грустно улыбнулся Дергачев. — В органах. Тогда наше ведомство называлось НКВД. Сейчас это КГБ — наверное, слышала?

— Да, конечно, — кивнула Анна. — Но мама… Вы знаете, что ее… что она…

— Да, Аня, знаю. Я все знаю. И мне очень жаль, что я тогда ничего не смог для нее сделать, — сокрушенно вздохнул Матвей. — Время такое было — когда-нибудь ты это поймешь. Но так получилось, что я любил твою маму. Очень любил… А когда ее арестовали… В общем, единственное, что мне удалось тогда, это через несколько лет забрать тебя из детского дома. Вернее, помочь твоим приемным родителям удочерить тебя. Думаю, это было лучше, чем в детдоме жить…

— Да, конечно, — вновь согласно кивнула девушка, но он почувствовал, что сказано это скорее из вежливости, для поддержания хоть какой-то видимости разговора.

— Аня, я понимаю, что прошло столько лет, что я очень виноват перед тобой и твоей мамой, но все-таки вот — приехал… — Матвей глубоко затянулся, с шумом выдохнул струйку дыма и, словно бросаясь в холодную воду, торопливо выдавил: — Не знаю, как ты к этому отнесешься, но все-таки скажу: в общем, так уж получилось, что отец твой настоящий — я.

— Я догадалась… — после долгого молчания произнесла Анна. — Можно, я вас спрошу?

— Ну, конечно. — Дергачев облегченно вздохнул, радуясь, что, пожалуй, самое страшное уже позади, он все-таки смог произнести эти вроде бы и простые, но такие невероятно трудные слова.

— Если вы служили там… — Теперь уже девушка мучительно подбирала слова, и Матвей понял, о чем хочет, но, вероятно, боится спрашивать дочь, наверняка имеющая о работе органов более чем смутное представление.

— Нет, Аня, к ее аресту я не имел ни малейшего отношения, — сказал чистую правду Дергачев.

— Это хорошо… Матвей Федотович, вы, пожалуйста, не сердитесь, но… В общем, я уже давно привыкла к своим родителям. И фамилию сменила лишь недавно, когда паспорт получала. Родители не возражали. Они правда хорошие. И вот так просто сказать папе, что… По-моему, это будет неправильно — что-то сродни предательству. Они столько лет заботились обо мне — и с какими глазами я…