Алексей Шерстобитов - Чужая жена [СИ]

Знай мы, что оборвется нить желаемого существования, после стольких затраченных усилий, не предпринимали бы ничего. А встав перед лицом этого разочарования, говорим себе почти в отчаянии: «Лучше бы не достигли!»…

Два месяца пробыл Светищев под надзором медиков, витая между жизнью и смертью. Мариам не отходила от него ни на мгновение. Часто их навещал выздоровевший Арон. Приходил он с орденом «За мужество» на груди, которым был награжден в скорости за свой пусть и не совсем заранее предполагаемый, геройский поступок.

Правого легкого Андрею пришлось лишиться, осложнения атаковали одно за другим, но эта пара стойко вместе переносила каждое, будто делясь друг с другом и силой, и уверенностью.

Два раза приезжал и Рустам. Он поступил благородно, предложив расторгнуть брак, занимался этим, появившись в последний раз, чтобы отдать свидетельство. Ахмаев жил, находясь под «подпиской о невыезде». За него хлопотали и Держава, и Севастьян Самойлов. Отец Филофей старался не только помочь, но и спасти его душу ненавязчивыми разговорами, постепенно пытаясь направить нити рассуждений к Евангельским притчам, что получалось только отчасти. В отношении к подследственному Рустаму следственная система боролась сама с собой, пока так и не поняв, чего же именно она хочет, поэтому еще долго предстояло отвечать на задаваемый ему вопрос: «Пока оправдывают».

Держава купил большой участок земли на краю города с большим яблоневым садом и начал постройку нескольких зданий. Одно, самое большое и красивое — под интернат для детей, а самое маленькое и неказистое — для себя, чтобы быть рядом с малышами и при этом совсем не выделяться. Он все успеет, ровно два года проживет под неусыпным надзором ребятишек, считавших его одновременно и отцом, и матерью. Его маленький дом будет постоянно ими наполнен. Арон позволял им все, но они знали меру. Все, что приходилось делать самому — это гулять, управлять автомобилем, есть, спать и справлять естественные надобности. Все остальное делали воспитанники, причем соблюдая очередь. Когда она подходила — это становилось счастливым моментом, чем было принято хвалиться.

Батюшка охватил своим вниманием и интернат, и пожилого еврея. Арончик не сопротивлялся, к тому же ему многое нравилось. Он не чувствовал Бога, но дела его, мысли, душевные доброта и порывы нравились Господу!..

Через год, после случившегося, все участники событий были приглашены на две свадьбы, «играющиеся» не только одновременно, но и в одном месте — большом санатории, принадлежащего футбольному комитету России. Одну пару угадать не сложно, другая образовалась года за два до того, но держала свои отношения в тайне. Были это Севастьян Самойлов и дочка Петра Симоновича Раскатного — Надежда.

Самое примечательное событие, произошедшее на этом мероприятии, с нашей любопытствующей точки зрения — это разговор между Светищевым, Раскатным и Самойловым. Происходил он на второй день, когда подуставшие от церемоний и чрезмерного внимания, мужчины, собрались к вечеру в доме у Светищевых, рассевшись перед зажжённым камином и, наконец, коснулись обсуждения политики, особенно волновавшего всех вопроса терроризма, по вполне понятной причине.

— А я вам так скажу… Конечно, можно вести статистический учет, приставить к каждому въезжающему по «надсмотрщику»… да все что угодно, для этого давно разработаны методы, еще с царских времен. У нас фискалов да «топтунов» на каждого негодяя достаточно… Да не в этом дело!

— Если не в этом, Петр Симонович, то в чем? Ну едут себе и едут, то же ведь люди… хотя, что-то их многовато стало, и нам уж места не осталось…

— Да вновь-то прибывшие… это что? Эээто перспективная масса для обработки и плохими, и хорошими, и просто жизнью… Насколько? Ну это мы еще посмооотрим. Все эти потоки беженцев многие воспринимают за мирный джихад…

— Ну это вы, кажется, загнули…

Андрей, не совсем поняв, о чем речь, даже ударил себя по бедрам.

В разговор вступил, будто дремавший, до сих пор, Севастьян:

— Да, очень может быть, ведь все взаимосвязано, Андрей… все! Ведь джихад — это что? Это усердие на пути к Аллаху во исполнение Корана… то есть Он должен распространиться по всему миру. Его распространение и есть первейшая обязанности каждого правоверного. Как именно… мня-м, мня-м… тут мнения и усилия расходятся…

— Мужики, давайте попроще… При чем здесь все это? Мне не нравится, когда взрывают, убивают, берут в заложники. Мне не нравится, когда мне кто-то… какой-то пришелец из далека, что-то навязывает, давит, пытается изменить нравящийся мне уклад жизни, когда предназначенное моей семье разделяют ради помощи им, на всех, причем так, что мне ничего не остается. А я, между прочем, многое для своей страны сделал, а теперь с моих же налогов им… Ни в одной стране никто не из местных жителей не имеет статус ниже, чем пытающийся стать гражданином, а иностранцы, так вообще ни в какое сравнение…

— Опять мимо! Ты только об этом заикнешься, как тебя обвинят националистом… А между тем, все нации без исключения настроены националистично, мало того, часто агрессивно.

— Ну так это же нормально, Сев… Это же не фашизм, не нацизм, не шовинизм… это здоровое чувство, при котором нет ненависти к другим, но свое… просто свое всегда ближе к телу. Или у кого-то по-другому. Будет лишнее — поделимся, будет возможность — приютим. У нас всегда так было! Мы гостям и добропорядочным людям всегда рады, и этим всегда пользовались и воздавали за гостеприимство сторицей…

— Светищев, ты не исправим!..

— Да! Но когда нас начинают обирать и колотить у нас же дома…

— О как! … Добавь еще: что тогда мы вспоминаем…

— Не мы вспоминаем, друзья мои. Не мы… Сев, не мы, Петр Симонович! А нам начинают напоминать, что необходимо быть толерантным… Тьфу! Ей Богу, будто слова «терпимость» в русском языке отсутствует!

— Тееек-с. Ребятишки, я постарше вас буду, да подальше вас слышу, глубже вас думаю… Все это, конечно, понятно, прискорбно, но уже пришло и сроднилось, каждый сегодня думает, как бы мне хуже не стало! А я вас огорошу, замечательные мои.

— Ну конечно…

— По поверхностным подсчетам больше десятка тысяч, давно проживающих, и вроде бы как, давно ассимилирующихся иноверцев, большинство из них даже родилось в России — «пассивные единицы», ждущие соответствующего сигнала. Каждый из них имеет только одну задачу — выбрать объект, подготовить его и себя, да в нужный момент… Трах-тарарарах!..

— То есть живет вот такой вот тихий скрытый фанатик лет двадцать, считается самым лучшим работником, скажем, гостиницы, а сам в это время, зная все — все!.. Ё-моё!..

— Гостиницы, цирка, детского садика, жилого дома… да чего угодно! Трах…