Александр Шувалов - Ахиллесова спина

– Не тот случай. – Я тяжело вздохнул, поднял емкость и перелил в себя ее содержимое. – К сожалению.

– Даже так?

– Именно. – Я занюхал выпивку рукавом и достал сигарету. – Так уж вышло.

– Объясни, – потребовал он.

Я прикурил, бросил зажигалку на стол и сказал:

– Я могу спрятаться не только у тебя, хотя все равно спасибо.

– Только… – продолжил он.

Я чуть помолчал, добил сигарету, налил себе и проглотил.

– Только получится, что я именно та самая сука, которой меня объявили. Понимаешь?

– Лихо! – Костя тоже налил и выпил. – Решил, значит, умереть красиво, салага хренов? – Он покачал головой и тихонько, почти шепотом сказал: – Дурак ты, Стас.

– Может, и так. – Я тоже начал заводиться. – Ты пойми, двадцать лет, даже больше, я хожу за кордон и каждый раз возвращаюсь. И сейчас тоже вернусь. Иначе… – Я тоскливо глянул на опустевшую емкость.

Костя все правильно понял, убрал ее под стол и принялся открывать следующую.

– Мерси. – Я протянул стакан. – А иначе получится, что все было напрасно. – Я выпил и сморщился. – По-другому, командир, никак не выходит.

– Грохнут! – Костя прищурился и покачал головой. – Стопудово тебя, Кондратьев, завалят. Быковать с державой – последнее дело.

– Это уже неважно. – Меня слегка повело.

– Дебил! – поставил диагноз Буторин. – И кретин.

– Да неужели? – осведомился я. – А ты не забыл, что сам говорил, когда нас под Новый год в скалах зажали?

– Что жизнь заканчивается и надо суметь красиво склеить ласты. – Костя грустно усмехнулся. – А что мне тогда оставалось?

– Вот и у меня теперь та же самая картина. – Я с силой потер ладонями сначала лицо, затем уши и почувствовал, что мне слегка полегчало. – Кстати, у меня непонятки вовсе не с державой, а с одним моральным уродом или парой таковых. Если их сейчас не остановить, то они еще всяких дел натворят. Наливай!

– Запросто. – Костя плеснул нам обоим на донышко. – Ты, главное, помни, что если вдруг… то в наших Бермудах тебя ни одна сука не отыщет. – Он глотнул, я тоже. – Ладно, поговорили и будет.

Мой первый командир встал, открыл сейф и достал магнитофон-двухкассетник. «Шарп», крутейшая по тем временам вещь, сувенир из-за речки. Он подключил его к розетке и нажал кнопку.

– Наша с тобой любимая.

Костя сел за руль, я устроился рядом.

– Поехали.

– Ох, молодежь! – Мой друг вздохнул и завел двигатель. – Дурак ты все-таки.

– Ты уже это говорил.

– Повторение – мать учения, – важно заявил он. – Но не всем оно помогает. – Костя нажал на газ и задним ходом выехал во двор. – Если останешься в живых, дай знать.

– Пришлю открытку.

Серо-синий милицейский «Форд» замер у обочины шоссе метров за сто до поворота на заправку. Свет фар нашей машины высветил одного человека за рулем и второго в форме, присевшего на багажник.

– Интересное кино. – Буторин притормозил. – Машина вроде знакомая, а этого кренделя впервые вижу. Отрываемся?

– Нет, приехали.

– Уверен?

– Точно. – Я повернулся к нему. – Спасибо за все, командир. Давай прощаться.

– Понял. – Он улыбнулся. – Счастливой охоты, Стас. – Мы обнялись.

Потом я выбрался из машины и пошел к «Форду». Персонаж в капитанских погонах щелчком отбросил в сторону окурок, сделал пару шагов навстречу, протянул руку.

– С приездом! – Гена Садко оскалился в улыбке.

– Рад тебя видеть, – отозвался я. – За баранкой тоже наш?

– Цырик здешний.

Гена свободно говорит на трех иностранных языках, еще с пяток понимает и может на них изъясняться, но по-русски выражается довольно-таки своеобразно.

Он подошел к машине, приоткрыл заднюю дверцу и любезно предложил мне:

– Падай.

Я послушно упал, развалился на сиденье и закрыл глаза.

Такие вот дела. Уже второй раз кто-то настоятельно советует мне поберечься. Сначала Макс, теперь вот Костя. Но я поступаю по-своему. Если бы я прислушался к словам умного человека тогда, в Иберии, точно успел бы на место встречи с группой. Меня, вероятно, тоже убили бы.

Кстати, Макс выжил. Наверное, валяется сейчас в отдельной палате и мерзко сквернословит. Во-первых, его, старого партизана, за нефиг делать подловила какая-то баба. Во-вторых, ему теперь долго-долго нельзя пить ничего крепче минеральной воды.

Потом мысли в моей голове перестали скакать как блохи, и я задремал. Нет, даже крепко заснул. Мне снился пыльный, прокаленный жарким солнцем плац, взвод, построенный в три шеренги, и суровый человек Костя Буторин на правом фланге. Рядом с ним стоял младший сержант с удивительно знакомой, дочерна загорелой физиономией.

Скажите, вам доводилось смотреть телевизор в трезвом виде? Если да, то вы не можете не отметить тот факт, что почти все наши выдающиеся политики и представители так называемой деловой элиты за последнее время здорово похорошели.

Они вставили новые зубы, подправили морды лиц, научились красиво укладывать волосенки, обзавелись элегантными костюмами от сами понимаете кого, модельной обувкой и рубашечками, пошитыми на заказ в Италии. Один воротник каждой из них стоит намного дороже корзиночки с объедками, издевательски именуемой потребительской.

Но все они по-прежнему чертовски похожи на тех непрезентабельных типов, которыми, собственно говоря, и были до того, как на них свалились слава и богатства: младшими научными сотрудниками из занюханных НИИ, фарцовщиками, спекулянтами или мошенниками. Один, например, такой вечно небритый, прямо вылитый мелкий воришка на доверии. Изредка встречающиеся исключения только подтверждают это общее правило.

Зато слегка помятый человек лет шестидесяти пяти, сидящий передо мной, выглядел самым настоящим джентльменом. Несмотря на то, что одет был в старые трикотажные спортивные штаны, сильно растянутые на коленях, футболку не по размеру и шерстяную кофту весьма странного вида. Это потому, что его долго и старательно обучали им быть.

Сначала в академии, куда он поступил из войск каким-нибудь старшим лейтенантом, неделями не вылезавшим из портупеи. Поначалу, я уверен, галстук сдавливал ему шею. Пиджак штатского образца сидел на нем как седло на той корове. В брюках, не заправленных в сапоги, бедняга чувствовал себя так же неловко, как собака на заборе.

Потом он привык к новой форме одежды, можно сказать, сжился с ней. Потому что учить у нас умеют.

– Добрый вечер, уважаемый Павел Григорьевич, – учтиво произнес я. – Вопросы, просьбы? Можете даже выругаться. Ручаюсь, мы не обидимся.

– Начнем с просьб, – сказал он и изящно стряхнул с сигареты излишек пепла. – Нельзя ли одолжить у вас что-нибудь огнестрельное или, на крайний случай, чугунную сковородку?