Александр Афанасьев - Жертва особого назначения

– Мразь, – сказал я. – За что?

– Что – за что?

– За что ты убил Вована?

– Ты же знаешь, что это не я, – сказал Аль-Малик. И улыбнулся так мерзко, что мне захотелось его ударить. Но я не ударил.

– А Красина – тоже не ты?

– Красина я. – Аль-Малик сидел напротив меня, довольный и горделивый, как пьяный палач. – Здорово я их поймал, правда?

– Мразь.

– Не. Ошибаешься. Это ты – мразь. Хоть тебе никто этого и не скажет. Но в историческом контексте ты – мразь.

– Это почему?

– Потому что ты предал своих дедов и прадедов. Помнишь, что ты говорил своей шлюхе.

– Она не шлюха, ты, подонок.

– На вот, пыхни, пыхни, пыхни.

Я пыхнул. Но почему-то больше не взлеталось. Тело тянуло к грешной земле.

– Она шлюха, потому что ты к ней относишься как к шлюхе. Просто используешь ее для удовлетворения своей похоти.

– Да что ты знаешь?! – заорал я, а может, и не заорал, а просто сказал. – Я ей замуж предлагал выйти, понял?!

– Да? Она не говорила.

Дьявол. Он – дьявол. Сатана. Шайтан. Совсем не просто так эти слова созвучны.

– Отойди от меня, – сказал я и попытался положить крест. – Наша сила в могуществе Господа Нашего!

Не знаю, это ли говорят экзорцисты, когда изгоняют дьявола. Но мне больше ничего в голову не пришло. Это из «Дракулы» Брэма Стокера, я фильм смотрел.

Но дьявол не ушел. Вместо этого он снова пыхнул косячком.

– Хочешь, скажу, в чем ты не прав? В чем вы все не правы?

– Скажи, мразь.

– Хватит называть меня мразью. Вы виновны в том, что забыли дело наших дедов. Продались за миску похлебки. Это говорю тебе я, шайтан. Страшно?

– Да пошел ты. Я тебя не боюсь. И рано или поздно убью, понял?

– Попробуй. Знаешь, как я стал таким, как сейчас? Аль-Шайтаном?

– Нет.

– Так послушай. Когда меня посадили в лагерь, там была библиотека. Хорошая библиотека. Там были старые книжки. Других не было. Советские старые книжки и газеты.

– И там было написано «Аллах Акбар»? Так, что ли?

– Нет, ни хрена такого там было не написано. Там было написано, как пацаны бросались со связкой гранат под танки, потому что танки нечем было остановить. Понял?

– Ни хрена не понял.

– То-то и оно. В лагере была ячейка. Я даже сначала хотел порезать их. Собирал людей. А потом я понял – они такие же, как и те пацаны, которые бросались под танки. Он искренне верили – в отличие от нас.

– В Аллаха? – уточнил я.

– Да, в Аллаха, – согласился Аль-Малик. – Но какая разница? Любой искренне верящий – не важно во что – лучше, чем тот, который не верит ни во что вообще. Ты не согласен?

Это было сложно для моих мозгов. Поэтому я пыхнул еще раз.

– Не-а, – сказал я. – Ни хрена.

– А почему? Можешь сказать?

– А что? Что говорить? Ты же воевал в Сирии. Убивал там наших. Посмотри, что сделали со страной. Раньше там жили люди. А теперь там ад.

– Да, но как там жили.

– Нормально жили.

– Это не жизнь. Там была спецслужба, как и здесь. Раз в год она хватала одного из тысячи, тащила в подвал и вырывала ногти. А остальным девятьсот девяносто девяти было по хрену. Они думали, что придут не за ними.

– Да, только вот ты и такие, как ты, – не похожи на ангелов. Прикинь?

И я глупо засмеялся. Радостный от того, что так круто его поддел. Моего врага. Давнего врага. Существование которого придает смысл и моей жизни вот уже несколько лет. Ведь мы – это не только наши друзья. Но еще и наши враги.

– Новый мир рождается в боли и крови. Но он обязательно родится. Как сказал Виктор Гюго, сильнее всех армий мира идея, время которой пришло.

– И какая это идея?

– Справедливость, друг. Справедливость.

Меня это так рассмешило, что я чуть не выронил свой косяк. Ржал, наверное, долго.

– Справедливость. Б… справедливость.

– Что тебя смешит?

– Справедливость. Где ты ищешь справедливость, придурок? Духи не имеют ничего общего со справедливостью. Они просто приходят и устраивают помойку.

– Ты видишь только сверху.

– А ты, значит, изнутри?

– А я изнутри. – Аль-Малик затянулся. – Я вижу лучше, чем ты. Я вижу изнутри. В любом джамаате больше справедливости, чем во всей армии, которой ты служишь. И знаешь, почему это так? В джамаате воюют люди, которые верят в одно и то же.

– Не ври! Там воюют люди, которым заплатили. А тебе сколько заплатили? А? Ты думаешь, никто не знает про твои шашни с американцами, а?

– Это разрешено. Разрешено брать нусру у неверных. Разрешено купить меч у врага, чтобы потом обратить его против него самого. Раньше мы использовали русских против американцев. Теперь – американцев против русских. Теперь вы опаснее. Вы – наш самый главный враг.

– Пошел ты.

– Суть в том, что кто-то решил – новый мир будет не для всех. Я не знаю, когда это было, наверное, когда и ты, и я были детьми. Он решил и начал действовать. Сначала нас выкинули из этого мира, потому что у нас была совесть. Мы были защитниками всех нищих и обездоленных в мире. Мы.

– Да пошел ты! О какой совести ты говоришь?! Ты взорвал парней, которые служили так же, как и ты! Где была твоя совесть, гнида?!

– Мы попались в ловушку, но потом выкарабкались. Но уже другими. И тогда они взяли нас в долю. Ты говоришь, что это я работаю на американцев, но на деле это ты работаешь на них.

– Заткнись!

– Теперь мы на стороне зла. Мы стали такими же, как были фашисты, которые напали на нас. Нам плевать на то, что здесь. Да даже и там, в тех странах, которые раньше были частью нашей Родины, миллионы голодных ртов. Как мы их называем? Черномазые?

– Да пошел ты.

– Только такие, как я, – надежда для русских спастись. Мы воюем за новый порядок вещей. И плох он или хорош, но в нем будет место для всех.

– Да пошел ты. Твой порядок – отрезанные головы, разоренные города.

– Женщина не может родить без боли. Так и новый мир рождается в боли.

– Ты… Не смей… Справедливость… Твоя справедливость – это горе…

Я уже заговаривался. И косяк не помогал.

– Мы будем жить, а ты – сдохнешь.

Я опять попытался ударить Аль-Малика. Но опять безуспешно. А потом… Потом я ничего не помню. Ни хрена.

Следующий раз я вынырнул из забытья на следующий день, наверное. Потому что было светло, я из этого делаю такое заключение. Было светло, и я был в гостиной, сидел на диване. А напротив меня, у двери, стоял Павел Константинович и кто-то из прилетевших офицеров. Из Москвы прилетевших. Он даже не потрудился сменить костюм на местный прикид, так и ходил в том, в чем прилетел.

– Господа, – я попытался встать, но получилось не очень хорошо.

– И этого наркомана вы предлагаете привлечь к обеспечению безопасности саммита?

Я это слышал, но звуки расплывались, как в пустой огромной комнате. В зале.

– Это очень опытный офицер, просто…