Александр Афанасьев - Жертва особого назначения

– Телефон.

Телефон у меня солдаты забрали. Первое, что делает полицейский, задерживая человека, это забирает и просматривает его телефон. На моем почти ничего не было, что само по себе было подозрительно. Последний исходящий был на номер МТС. А офицер знал, что этими номерами пользуются многие в спецслужбах. Дело в том, что после ряда скандалов с перехватом русские операторы не использовали инфраструктуру, как-то связанную с США. И поэтому покупали именно эти номера.

И офицер решил позвонить.

– Смотрите за ним. Не дайте убежать.

– Слушаюсь, бей.

Полицейский схватил мою правую руку, вывернул назад и встал на мою спину ногой. О правах человека, не говоря уж о правах задержанного, здесь были самые примитивные представления.

Бронированный «Субурбан» с широкими подножками и поручнями на крыше остановился рядом с нами. С переднего сиденья высадился Мусауи, я видел его сапоги.

– Поднимите, – приказал он.

Полицейские выполнили приказ, и я оказался перед подполковником. По его лицу прочесть что-либо было невозможно.

– Это наш человек, – сухо сказал он. – Как вы смели положить его на землю?!

Полицейские отпустили меня и от страха взяли под козырек. От того, что меня больше ничего не держало, я едва не упал.

– Но у него не было пропуска, эфенди подполковник. Он сказал, что знает вас, и я немедленно приказал связаться с вами. Русские приказали задерживать всех подозрительных.

Хлесткий шлепок оплеухи.

– При чем здесь русские, идиот? Я, а не русские – твой командир.

– Да, эфенди. – Офицер даже не подумал обидеться и тут же вызверился на своих подчиненных: – Отпустить! Дети шакала!

Мусауи осмотрел меня и сухо сказал:

– Давай в машину.

«Субурбан» шел мягко и плавно. Мы ехали далеко впереди всего конвоя, проверяя посты. Рация в держателе на передней панели давала интенсивный обмен. Как я понял, конвой из аэропорта еще не тронулся, какие-то мероприятия были запланированы в аэропорту. Ничего удивительного – там только что сдали гостиницу с конференц-залом. Круче любой московской.

Мусауи ехал впереди. В обмен он не включался, только слушал.

– Аль-Малик был у меня дома, – сказал я. – Я тогда сильно выпил. Я не смог ничего с ним сделать.

– Водка – харам, – глубокомысленно заключил Мусауи (хотя сам не прочь был приложиться). – Это тебе наказание Аллаха.

– Что ты знаешь про Амани? Не время для старых обид, друг.

Мусауи широко улыбнулся, обернувшись ко мне.

– У меня нет обиды на тебя. Если бы была, ты был бы мертв. Между нами нет вражды.

– Что ты знаешь про Амани? – повторно спросил я.

– Ничего такого, что следовало бы знать тебе. Мы сами с этим разберемся. Это наше дело, русский. Тебе в нем места нет.

– Черт возьми, они собираются совершить теракт на саммите.

– Все будет так, как угодно Аллаху.

«Субурбан» останавливался.

– Не лезь в это дело. Мы решим сами.

Машина остановилась. Чуть дальше бронетранспортеры перекрывали выезд на набережную. Прежде чем кто-то успел меня остановить, я сорвал с бойца, который был со мной рядом, значок – белый цветок. Пароль на сегодня. И выскочил из машины.

Боец попытался схватить меня, но не успел. Второй с проклятьем выскочил из машины, но Мусауи заступил ему дорогу.

– Нет!

И пояснил:

– Пусть идет.

В бумажнике, украденном мной у соседа, было достаточно денег. Благословенный Ирак – укради я бумажник в Париже, там хватило бы денег только на «позавтракать». Но тут не везде есть банкоматы, и лавочники не верят кредиткам, поэтому носят наличные. Хоть набережная и была перекрыта – пара лавок все-таки работала. В одной из них я купил костюм от Армани ереванского производства и приличные туфли. Хозяин был армянином, он обрадовался, узнав, что я русский, позволил привести себя в относительный порядок в своей квартирке в этом же доме и посоветовал, к кому можно обратиться, чтобы перебраться на ту сторону Тигра, минуя мосты. Переодевшись, я стал похож на человека, а не на чучело. Хороший человек. Помогай ему Аллах.

На лодочнике, которые тут еще были, возили экскурсии, я переправился на ту сторону Тигра. Нас никто не остановил. Полиция была, но белая метка на пиджаке их останавливала. Им самим такой не дали.

Оставалось самое малое – понять, в чем смысл заговора, что задумали террористы. Понять то, что не смог понять целый штаб.

Снайперу не так-то просто стрелять. С близкого расстояния – а по нынешним временам это от пятисот до восьмисот метров – выстрелить просто не дадут. Любое открытое окно – повод для тревоги. К тому же будут и приборы «антиснайпер». Если у Аль-Малика будет моя винтовка – он будет стрелять с расстояния от километра до полутора. 50БМГ – это самая «его» дистанция, на предельных он начинает «чудить», там нужны «сороковые» калибры типа 408СТ или 416 Барретт.

– Стоп!

Я сказал это сам себе, потому что…

Что, если…

Если их двое – Аль-Малик и Амани – они должны как-то общаться, так?

В зоне визита глушат все мобильные. Это в целях безопасности, для предотвращения подрыва. Но кроме мобильных есть и спутниковые – верно? Их не заглушить. А номер спутникового телефона Амани я знал, потому что сам подарил ей аппарат. И номер – не номер телефона, а номер аппарата – я тоже помнил. Спутниковый не отследишь, но вот гибрид спутника и сотового, какой я подарил, именно по сотовой симке отследить можно.

Я достал телефон, натыкал номер штаба. Если там знают, что меня отстранили, тогда крышка. Но если приказ еще не прошел…

– Дежурный.

– Номер один-один-три-семь-семь экстренный, проверьте…

Ну же!

– Допуск есть, слушаем.

– Мне срочно надо пробить местонахождение аппарата. Диктую код.

В холле Багдадского университета стояли полицейские, один из них решительно направился ко мне.

– Сюда нельзя.

Я показал карточку.

– Служба общей безопасности.

Полицейский отступил, козырнул.

– Прошу прощения, эфенди.

Я делал шаг, но тут же остановился.

– Один вопрос.

– Да, эфенди.

– Никто в здание не проходил? Даже с такими документами, как у меня?

– Никак нет, эфенди.

– Ты уверен? С любыми документами?

– Уверен, эфенди. Квартал же оцеплен!

Тут я допустил ошибку, смысл которой осознал только потом. Полицейский не врал мне, он был искренним. Мы просто не поняли друг друга. Когда я его спрашивал, я спрашивал о любом человеческом существе. Когда он мне отвечал, то имел в виду, что в здание не входил ни один мужчина. Он просто не принимал женщин во внимание, потому что его так воспитали. Женщины не в игре, они не в счет.

– Стой здесь и никого не пускай.

– Вам помочь, эфенди? Мы готовы.