Владимир Вера - Медиа-киллер

– Не огорчайся, – миролюбиво заворковала голова. – Это сначала я неистовствовал. Дал волю гневу. Даже пытался тебе как-то отомстить. Ты помнишь тот случай с кукольной передачей. Мотивом моим были не деньги, а месть. Я ведь до сих пор ее люблю. Мою Ритку. Меня все это выбило из колеи. Я снова начал нюхать, закидываться колесами и глотать литрами эту гадкую «воду». Еще чуть-чуть, и я бы ширнулся. И знаешь, что меня остановило? Я простил вас. Простил и тебя, и Ритку. Я сумел это сделать искренне. Потому что понял, что вы оба всего лишь слабые люди. Обычные конформисты, вы живете по тем правилам, которые регламентируют эту нашу жизнь, но которые не сделают ее вечной.

Я плакал.

– Словом, смог же ты после того вечера второго августа столько времени со мной работать и ни в чем не сознаться. Столько времени обращаться ко мне словом «брат». И сейчас сможешь. Тебе это ничего не стоит. Просто отбрось нравственные предрассудки, и шито-крыто. Хотя постой, я, кажется, знаю, в чем дело. Инесса?! Ты хочешь выпендриться перед ней?! Дурачок! Ах да, она тебе не покорилась. Она не дала. И теперь ты индюшишься, корчишь из себя героя. Интересно, а если б ты ею овладел, имела бы она шанс вовлечь тебя в свою вендетту? Ой, сомневаюсь. Что? Ты любишь ее?! Больше, чем себя? Ладно, я в твою личную жизнь лезть не хочу. Дождь закончился. Тучи расступились. Магистраль для солнечного света открыта. Все, исчезаю… – С этими словами огненный рисунок, шипя бикфордовым шнуром, стерся.

Меня кидало во сне. Я глотал воздух высохшими губами, как проглатывает последнюю каплю из опустевшей фляги иссохший от жажды путник. В глазах свербило, они переполнились влагой. Я вдруг подпрыгнул на кровати и сел на край, глядя широко распахнутыми глазами на оконный проем. Окна открыты настежь. Около полудня, и на улице яркое солнце. На небе ни облачка. «Мишанька… Он был здесь… Прости меня, Мишка, я подонок!»

– Ты хороший парень, Владик, зла на тебя я не держу. Бес тебя попутал.

Я оторопел от страха. Сон продолжался или это происходит наяву?! Как я ни прислушивался, ничего больше не услышал. Мне рассказывали о чокнутых. Им мерещатся голоса. Я решил, что не на шутку переутомился. Уже реальность от сна отличить не мог. А что вообще есть реальность? В реальном ли мире я жил или прозябал в придуманном медиапространстве, где господствует закон каменных джунглей, выживает не сильнейший, а подлейший…

Проезд Шокальского. В этой длиннющей панельной девятиэтажке – лежачем небоскребе живут родители Миши. Почему я не приехал к ним сразу после того, как узнал об истинной причине исчезновения их сына и своего друга? Каково им теперь в полной безвестности? Каким я себя считал глупцом, вспоминая свои резкие ответы на их телефонные звонки. Они просто искали сына…

Престарелые отец и мать, которым неоткуда было ждать помощи, не выдержав бездействия и снобизма мздоимцев в милицейских погонах, сами принялись за поиски родного мальчика, их единственного сына. Они бы отдали все, чем обладали, вплоть до крыши над головой, был бы в этом толк. Но квалифицированный поиск пропавших без вести органы правопорядка частенько начинают вести только из-под палки вышестоящего командования. Семейству Зеленгольцев (отец трудился портным, мать зарабатывала на хлеб репетиторством на дому) до самого милицейского верха было не достучаться. Они обращались ко всем, кто мог пролить свет на пропажу Миши. Ко мне трижды. Я выместил зло на Мишу на его родителях, рассказав им, что их нечистоплотный сынок сбежал с деньгами и что отдуваться за него придется мне, так как гарантии кредиторам мы давали вместе.

– Наш мальчик не мог так поступить, – в один голос твердили Семен Самуилович и Наталья Наумовна. – Произошло чудовищное недоразумение, Владик, он любит тебя как родного братика.

– Я тоже так считал, – выгибая свою прямую бровь дугой, заявлял я убитым горем старикам, – пока моя доверчивость не загнала меня в угол, а Миша не заплатил мне сполна за многолетнюю дружбу. Где мне теперь искать деньги, чтобы расплатиться с долгами? Может, вы подскажете?

– Возьми все, что есть, только помоги разыскать Мишеньку, – рыдала Наталья Наумовна. – С Мишей приключилось что-то страшное. Он всегда предупреждал нас, если собирался куда-то уезжать.

Я, конечно же, не стал раздевать стариков Зеленгольцев, хоть и не верил в невиновность своего партнера, хоть и лишила меня здравомыслия безвыходная ситуация. То была паника. Но теперь-то я знал, что произошло на самом деле. Поздно. Я ненавидел себя за свой дерзкий язык, воспроизводя сечас те гадкие безжалостные фразы, коими распалялся, причиняя родителям Миши невыносимую боль.

Я позвонил в дверь.

– Кто там? – раздался тоненький голосок Натальи Наумовны.

– Это Влад Максимов.

Дверь открылась. На пороге стояла маленькая седая женщина в чистом накрахмаленном переднике. Ее безжизненные глаза в эту секунду сверкнули слепой надеждой. Но тут же угасли вновь. По моему потухшему виду она поняла, что привели меня сюда отнюдь не радостные вести.

– Нет-нет, ничего выяснить не удалось, – солгал я, так как сказать родителям, что их единственный наследник мертв, значило убить этих бедных людей. – Я пришел сообщить, что с долгами мы расплатились. Мишка, как выяснилось, оказался ни при чем. Вот.

Наталья Наумовна, сильно сдавшая за это время, обреченно кивнула, словно хотела произнести: «Я же говорила…» Но она не вымолвила ни слова и скорее всего ничего не видела перед глазами. Ее руки заметно дрожали.

– Вот, – прокашлялся я. – А где Семен Самуилович?

– Семен Самуилович тяжело болен. Он перенес инсульт и не встает с постели. – Она провела меня в спальню, и я увидел умирающего отца Миши. Она присела рядом на стертый временем кожаный пуфик.

Дежурная фраза «Мне очень жаль» прозвучала из моих уст загробным голосом, который одновременно зачитывал приговор самому себе. Я не знал, что им говорить, как их успокоить и возможно ли это вообще, сказал в итоге то, что намеревался:

– Это… Это самое… В офисе… В его столе обнаружили небольшую сумму денег. Я вам в конверте принес. Мишка мой брат родной… А я в нем усомнился… – Я с трудом сдерживал слезы. – Простите меня, что я тогда так разговаривал…

– Что с Мишей?! – истошным воплем крикнула мать.

– Я не знаю, Наталья Наумовна, – выкручивался я, как мог, не желая сражать их наповал своим известием. Суровая правда годилась только для реквиема. И не только по усопшему, но и по самым близким ему людям, пока еще живущим на свете, который, как и подаренный мне «Ауди», все почему-то тоже называли белым. – Единственное, что мне удалось разузнать, так это то, что ваш сын честный человек.