Ивар Рави - Зеноби

— Абсолютно! Личная жизнь и мировоззрение людей вне моей юрисдикции и ответственности меня никак не касаются и в соответствии с конвенцией о правах человека вы вольны ими распоряжаться по своему усмотрению!

— В таком случае… Я сделал долгую паузу. — И вы не будете считать нарушением с моей стороны, интервью средствам массовой информации о ситуации с системой закупок и распределения продуктов внутри лагеря? А также оставляете за мной право донести до мировой общественности о существовании с вашего позволения, права первой брачной ночи на территории вверенного вам лагеря, находящегося под протекцией Красного Креста и Красного Полумесяца? Я вопросительно посмотрел на директора, краем глаза заметив плохо скрываемую улыбку на губах Саида.

Мистер Бабские Трусы вскочил как ужаленный, его лицо покраснело так сильно, что у меня появилось беспокойство насчет возможного инсульта исполнительного директора.

— Ложь, ложь, дискредитация, я вас засужу, вы разоритесь на судах! — Труассо пытался защититься от моих обвинений, но даже я заметил, как переглянулись его юристы. Похоже, мои обвинения не вызывали у них удивления. — Вы неблагодарная девушка, я вас приютил, вы питались моим хлебом, и вы стараетесь запачкать мою незапятнанную репутацию. Вместо того, чтобы благодарить меня за предоставленную помощь, вы, наслушавшись бредней этих неблагодарных сирийцев, повторяете за ними эти дикие обвинения.

— Повторяю? Мне никто этого не говорил, я сама все видела своими глазами, — холодно парировал я. Директор залпом выпил стакан воды и, усевшись в кресло, забарабанил пальцами по столу. Его взгляд упал на сидевших тихо как мышки юристов, и он со словами:

— Господа, мы продолжим позднее, — попросил их оставить нас. Саид тоже дернулся выйти за ними, но я его остановил:

— Подождите Саид, вы мне нужны как свидетель. — затем, не дожидаясь пока директор возьмет инициативу в руки, я продолжил, обращаясь к Труассо:

— Господин Поль Труассо, у меня достаточно фактов вашего сговора с поставщиками продуктов по повышению закупочных цен, у меня есть видеоматериалы, как полученная от американцев и французов гуманитарная помощь не доходит до беженцев, у меня есть видеоматериалы, как вы разгружали вчера четвертую фуру и содержимое фуры не досталось людям. И еще у меня есть почти сорок тысяч свидетелей, которые подтвердят, что вы потворствуете, а возможно, и небескорыстно, вовлечению несовершеннолетних сирийских девушек в половую связь с клиентами. Вам достаточно этих фактов, чтобы ваше мнение о необходимости моего ухода из лагеря кардинально переменилось? Я не собираюсь здесь жить годами и с первой делегацией из Российской Федерации я покину вас, чтобы вы могли и дальше продолжать свою сводническую и коррупционную деятельность!

Труассо выслушал все это с выпученными глазами, хватая воздух, как рыба, вытащенная на берег.

— У вас нет фактов, это все грязные инсинуации, — пролепетал он, весь съежившись в кресле.

— Есть факты, — ледяным голосом отрезал я его жалкую попытку оправдаться. — Более того, у меня есть копии этих материалов, переданных очень надежным людям. Нет, это не Саид, — я увидел, как взгляд директора метнулся на араба. — Так, что господин директор, что вы можете сказать мне насчет моего нахождения в лагере? — я пристально посмотрел на Труассо. Если не сломается, моя жизнь будет реально осложнена, мне ведь никто не поверит, и в полицию я не могу пойти с этими обвинениями. Но он сломался, сломался окончательно и бесповоротно, сломался от страха шумихи, что могла отразиться на его карьере, а возможно, и замаячившей угрозы уголовного преследования.

Директор несколько минут обдумывал мое предложение: внутренняя борьба между желанием послать меня далеко и надолго и желанием усидеть в тишине на сундуке с деньгами решилась в пользу последнего:

— Оставайтесь, ладно. У нас произошло недопонимание, Красный Крест никому никогда не отказывает в помощи. Предупреждаю, мадмуазель Иванова, я не желаю больше слышать о нелепых обвинениях, и в случае их повторного озвучивания буду обязан обратиться во все инстанции с целью защитить свое доброе имя. Думаю, излишнее внимание правоохранительных органов к своей персоне вам тоже ни к чему, — директор решил сделать хорошую мину при плохой игре, но получилось весьма посредственно.

— Благодарю Вас, господин Труассо, я никогда не сомневалась в том, что ваше благородство не меньше вашей щедрости, — не услышать иронию в моих словах мог только полный идиот, однако он явно превзошел даже клинического идиота.

— Да, да, я старинного дворянского рода, наш девиз «Честь превыше всего», — Труассо даже немного приосанился и, встав из-за стола, галантно мне поклонился. — Не смею задерживать вас, мисс Иванова, в случаях необходимости обращайтесь прямо ко мне.

И этот упырь дворянского рода? Боже мой! Нормальное рыцарство умерло во Франции при битве при Азенкуре, вот и имеем, что осталось после той битвы. Мусор, а не человек! Мы с Саидом пошли на выход. Уже у самой двери я обернулся к исполнительному директору:

— Господин директор, могу от вашего имени передать нашим сирийским беженцам, что вы непременно планируете распределить гуманитарную помощь, выгруженную в склад у администрации? Мы же с вами не хотим давать почву всякого рода нелепым домыслам и сплетням? Я постарался придать голосу самые нейтральные и благожелательные нотки. Труассо ничего не оставалось, как кивнуть и подчеркнуть, что именно в этом состоял его гениальный директорский план.

Селима, вероятно, переживавшая за меня и метнувшаяся к своему столу при нашем появлении, взглядом спросила, и я также ободряюще ей улыбнулся: «все в порядке, детка». Саид молчал, пока мы не дошли до больницы, потом не удержался и начал хохотать, хлопая себя по бедрам:

— Тебе надо попробовать себя в кино, Саша, это было брависсимо! — он пытался сказать все, что думает об этом, но смех брал верх, и он, все также смеясь, покинул меня, качая головой. Так смеясь, он дошел до двери госпиталя и исчез за дверь, махнув мне рукой. Я пошел к себе, радостный, что со стороны директора Труассо легко отделался: выгнал он меня из лагеря, куда даваться? Обратно в Амман, на шею к Марии? Знал бы ты Саид в каком кино и в какой роли я сейчас снимаюсь, тебя бы Кондратий хватил прямо на пороге рабочего места.

Зазвонил телефон, на экране высветился незнакомый номер, я отклонил вызов. Через минуту телефон зазвонил вновь, в этот раз была Мария. Мы поговорили всего минут пять и попрощались, заверяя друг друга в непереносимой скуке без своих визави.

Несколько встретившихся по дороге женщин тепло приветствовали меня, обозначая поклон и прижимая правую руку к груди. Даже в нашей палатке ко мне сегодня стали относиться иначе, на меня смотрели с восхищением и с долей боязни. Мои вчерашние приключения обрастали подробностями, как снежный ком: я не просто оторвала араба от девушки, но еще влепила ему пощечину, ударила по яйцам, потом несколько минут на равных дралась с могучим охранником и, если бы не помощь других стражей, непременно его бы одолела. С такими темпами, мои приключения через год грозили затмить любой героический эпос средневековья. Ну прямо Жанна дАрк сирийского разлива. Мне бы еще Идлиб захватить для полного соответствия образу. Мои сожительницы стали подозревать во мне глубоко законспирированного агента разведки, а в глазах сирийцев я стала их Зенобией, древней царицей Пальмиры, восставшей против владычества Рима.