Ивар Рави - Зеноби

Если первые два дня такие знаки внимания мне льстили и нравились, то уже на третий день это стало напрягать: нельзя было пойти спокойно в туалет, за мной группой следовали сирийские дети, которые увидев меня, часто начинали кричать «Зеноби, Зеноби». Так за мной укрепилась эта кличка. Уже спустя неделю никто из сирийцев не обращался ко мне по имени, только «Зенобия». Погуглив, я узнала, что Зенобия была пленена римлянами, а ее войска разбиты, что, конечно, не добавило мне оптимизма. После этого имя Зеноби мне уже не казалось таким красивым и греющим душу.

Кстати, Труассо сдержал свое слово и через пару дней большое количество сирийцев получили удобные сандалии на мягкой подошве, получили сандалии и мы. Все-таки при здешнем климате все время ходить в кроссовках было проблематично.

Так прошли две недели. Я наслаждался своей минутой славы, с девочками мы возобновили свои вечерние пробежки, прерванные появлением саудитов, и уже сам приезд саудитов вспоминался все меньше и меньше. А по истечению двух недель я стал чувствовать себя куда увереннее, решив, что мимолетная вспышка злобы принца не повлекла за собой неприятностей, и теперь мне только оставалось ждать, когда появится российская официальная делегация.

Шел четвертый месяц моего проживания в лагере и третья неделя после злополучного приезда саудитов. Мои страхи, навеянные моим поступком и повторным оскорблением Абдель-Азиза практически рассеялись, и я вспоминал об этом все реже. Жизнь в лагере вернулась в обычное русло и, если бы не новая кличка «Зеноби», прилепившаяся ко мне намертво, уже ничего и не напоминало о той делегации.

Ко мне приходил отец и дядя молодой сирийки с мешочком натурального кофе на два килограмма, это поистине был щедрый подарок. Качественный натуральный кофе среди арабов — самое ценное, его дарят, чтобы подчеркнуть особую расположенность. Как я ни отказывался, им удалось торжественно вручить мне презент, и они удалились, заверив меня, что их жизнь принадлежит мне. Отец девушки, как оказалось, не было в курсе коварного плана жены, которая готова была продать невинность дочери в надежде вырваться из этого лагеря.

Что ей, впрочем, удалось — лагерь она покинула в статусе разведенной жены, под свист и улюлюканье толпы медленно направляясь в сторону города. Это было жестоко, но к ней я не испытывал ни малейшего сочувствия. Что по мне, так я и тем двум сирийцам, работникам администрации, накрутил бы хвосты, это с их подачи и при их посредничестве проворачивалась та «свадьба».

Девушке, спасенной мною, было всего шестнадцать лет, звали ее Хадижа, и она чертовски умна для своего возраста, прекрасно владела английским языком, немного говорила на французском. Она стала приходить ко мне и понемногу так привязалась, что практически каждое утро ждала меня на обход палаток, вместе со мной собирая жалобы и старательно выслушивая беженцев. Ей очень нравилось помогать мне, она краснела, обращаясь ко мне «Зеноби». Все попытки достучаться до нее и донести, что мое имя Саша, ни к чему не привели. Если для других я был просто Зеноби, для нее это было связано с личными переживаниями. Каждый раз, когда я видел ее, вспоминал шоколадный сосок и одергивал себя, сознавая, что, по сути, это еще ребенок и такие мысли недостойны меня. Она попросила меня учить ее русскому языку, и мы уже третий день учили алфавит, попутно запоминая не менее пяти слов на букву алфавита.

Сегодня мы начинали с буквы Л. Я назвал ей четыре слова, а пятое никак не шло на ум, и слово любовь было единственное, что подходило.

— Лубоф, — искаженное повторила Хадижа, внимательно смотря на меня.

— Любовь, — поправил я ее. — Смотри, Хадижа, это слово надо говорить мягко, на выдохе, любовь…

— Я люблю тебя, Зеноби, — покраснев, на арабском выпалила девушка.

— И я люблю тебя, Хадижа, ты очаровательная девушка.

— Нет, ты не поняла, я люблю тебя! Не как любят родителей, не как любят брата и сестру, а по-другому, по-настоящему, как жена любит мужа. Девушка раскраснелась, и яркая краска стыда залила ее щеки. Я удивленно взглянул на нее: лесбийские наклонности или детская непосредственность? Хадижа, словно устыдившись своей смелости и откровенности, опустила глаза, в которых появилась слеза и, зависнув на секунду на ресницах, мягко утонула в пыли под ногами.

Мне стало жалко девушку и я, притянув ее к себе, нежно поцеловал в щечку. Хадижа моментально обвила мою шею руками и страстно, но очень неумело ткнулась мне в губы. И столь искренним был ее порыв, что я, повинуясь ему, ответил на ее поцелуй, захватывая ее губы своими, нежно сжимая, слегка оттягивая. Сочные губы девушки были со вкусом малины, хотя этой ягоды я здесь не видел. Из груди Хадижи вырвался чуть слышный стон, и в этот момент я почувствовал, как начинает щекотать низ живота, как порхают бабочки, и ощутил странную тяжесть в груди. Испугавшись своих ощущений, я мягко отстранился, но тяжесть в груди не прошла и пляска чертиков в животе не ослабла: тело хотело продолжения банкета, хотело с такой силой, что я невольно посмотрел вниз, не описался ли я, таким жаром полыхал низ живота и разливалось тепло по внутренней поверхности бедер.

— Хадижа, мы не должны этого делать, это неправильно, — мой голос был настолько хриплым, что я его не сразу узнал. Черт, неужели я так быстро завожусь: сперва Мария, теперь Хадижа. А может, прежняя обладательница этого тела была лесбиянкой? Тогда понятно, почему мужчины у меня не вызывают никакого интереса, а я-то все на свою прежнюю мужскую брутальность списывал.

— Я тебе не нравлюсь? — девушка казалось огорченной, даже губки поджала, совсем как ребенок. Вот уж святая простота! Да еще как нравишься, девочка, даже яйца звенят фантомно.

— Очень нравишься, но ты еще ребенок, кроме того, ты мусульманка, а связь между девушками, как и связь между мужчинами — большой харам в Исламе! Если твой отец заподозрит, тебя изгнать могут из семьи. Перед глазами стояла картина ее изгнанной матери, медленно бредущей с чемоданом в руках по пыльной дороге. Сама Хадижа изгнание матери перенесла довольно легко, больше ранило ее предательство. Несколько раз она поднимала эту тему, но я не хотел ее развивать и разговор прекращался.

— Ну и пусть, тогда мне никто не помешает жить с тобой, — девушка говорила искренне и, кажется, была счастлива лишь от одной мысли о таком исходе.

Нет, так ее не убедить, попробуем по Станиславскому:

— Хадижа, давай не будем торопиться, мы же люди, нам надо еще присмотреться друг к другу. Кроме того, нельзя целоваться там, где нас могут увидеть. Поэтому давай договоримся, что будем соблюдать осторожность и, если нам суждено любить друг друга, мы это поймем со временем, — я очень надеялся, что не спугну девушку, но и не дам ей слишком много надежды.