Дэвид Моннери - Боснийский ад

Ну а уж коли они сделали такую ошибку... Она лежала, пытаясь собраться с мыслями, вспоминая детали: место, лица, татуировки, имена, индивидуальные запахи...

Она слышала, как они разговаривали в соседней комнате и смеялись. Она заплакала, сначала беззвучно, а затем в голос, не в состоянии подавить эти судорожные рыдания.

Должно быть, она все-таки уснула от усталости на несколько минут. Проснулась она от того, что над нею снова стоял главарь. ~

— Тебе повезло, — сообщил он ей. — Остальные ребята уже не в состоянии, так что ночка у тебя выдалась легкая. А я вот решил еще десертом полакомиться.

Он стянул брюки, и над ее лицом навис его член. Она ощутила исходящий от него запах своей собственной плоти.

— Ну-ка, поставь мне его, — сказал он, злобно глядя на нее, и она взялась за него руками, пытаясь представить, что она в госпитале и осматривает больного. Правда, на этот раз она хотела бы обнаружить серьезную рану.

Член стал разбухать и твердеть под ее ладонями.

— А теперь соси, — сказал он, глядя на нее сверху вниз.

Она не сказала «нет», но что-то в ее глазах заставило его переменить намерения. Он толкнул ее на матрас, грубо сорвал с нее джинсы и перевернул на живот.

— А ведь ты откусить собиралась, да? — прошипел он ей на ухо и вошел в ее анус. Она невольно вскрикнула, чем лишь раззадорила его. Через минуту энергичных действий он вышел из нее, перевернул ее на спину, воткнулся во влагалище и почти тотчас кончил.

Шумно отдуваясь, он поднялся и посмотрел на нее сверху вниз.

— А ведь тебе так понравилось. Вам всем, мусульманские шлюхи, нравится так.

Она ничего не сказала, все отразилось во взгляде, и тут он ударил ее в лицо, да так сильно, что боль застала ее врасплох.

Видимо, она на несколько секунд потеряла сознание, потому что очнулась уже тогда, когда дверь за ним закрывалась. Так она и пролежала без сна несколько часов с ощущением, что липкая, несмываемая грязь заползает в ее душу и что уже ничего не будет, как прежде. И когда сквозь щели ставен проник наконец рассвет, он показался ей самым серым и тоскливым из всех, виденных ею.

Она сидела, обхватив руками колени, в ожидании того, что уготовил ей рок — смерть или ночь, такую же страшную, как прошедшая.

В соседней комнате проснулись, и теперь, когда ветер не завывал, она слышала, как они переговаривались.

— Мне блондинки нравятся, — говорил один. — Когда блондинку трахаешь, ощущение свежести, понимаешь, что я имею в виду?.. А брюнетки... словно как бы по грязнее...

— А почему бы нам ее не оставить? — спросил юнец.

— Вы только послушайте этого парня. У него уже торчит.

— А в самом деле, почему бы ее не оставить? — послышался голос человека постарше. — Они что же, думают, мы так и будем все время морозить яйца на дороге? Мы уж чуть не месяц, как не были в Стовиче.

Последовало несколько минут тишины, минут, в течение которых Нена ожидала, какая же судьба ее ждет.

— Мы не можем оставить ее, — сказал главарь. — Держать здесь женщину постоянно — это значит кормить ее, охранять ее, следить за ее чистотой...

— Это еще зачем?

— Потому что если она так и будет жить среди собственного дерьма, толку от нее, как от женщины, и удовольствия будет мало, — сказал главарь.

— Но она могла бы нам готовить, — возразил кто-то.

— Да? Но, как только ты выпустишь ее из той комнаты, к ней придется приставить охранника, правильно? То есть одному из нас все время придется торчать здесь. Не стоит она того. Тем более что трахаться с ней — не такой уж и кайф. Одни кости. А Косе она так вообще в бабушки годится. Отправим-ка мы ее в Вогоску.

Последние слова вызвали у Нены вздох облегчения. Вогоска была маленьким городком с преобладанием сербского населения, расположенным четырьмя милями севернее Сараева. Хоть она и не знала, что ждет ее там, но это было все равно лучше, чем умереть в этой горной деревушке, названия которой она даже не знала.

Держись, сказала она себе, держись. Она натянула пальто и стала ждать.

Примерно через час за ней пришел мужчина — тот самый, который не сказал ни слова, насилуя ее.

— Тебе надо помыться, — сказал он, подталкивая ее к двери черного хода. Тучи низко стлались по земле, чуть ли не полностью скрыв горы от глаз, но снег почти ослепил ее. — Помыться можешь вот этим, — сказал он, указывая на ближайший сугроб.

Она посмотрела на сугроб.

— Что же вы за люди? — спросила она, не успев прикусить язык.

Он не обиделся.

— Мы — сербы, — ответил он. — И ваши мужчины обращаются с нашими женщинами точно так же.

Она подошла к сугробу, приспустила джинсы, чтобы промыть себе между ног. Снег обжигал кожу, но она ощущала себя чуть ли не наверху блаженства.

Когда она закончила, он повел ее вокруг дома к припаркованному «фиату» и приказал забраться внутрь. Минут десять она просидела в одиночестве, затем он вернулся, и автомобиль тронулся с места.

— Куда мы едем? — спросила она.

— Недалеко, — сказал он. Как только они выехали за околицу, он закурил и после секундного колебания предложил ей сигарету.

— Я не курю, — сказала она. — Я врач, — добавила она без всякой задней мысли.

— Да? — заинтересованно спросил он. — А у меня в груди болит, вот здесь. — Он постучал себя рукой с сигаретой и вопросительно посмотрел на нее.

— Причин может быть множество, — ответила она, подумав при этом: «Хорошо бы, рак легких».

— Думаешь, что-нибудь серьезное? — озабоченно спросил он.

— Все может быть. Почему бы для начала просто не бросить курить? — холодно сказала она.

— Разве что когда война кончится, — возразил он. — Без сигареты никаких нервов не хватает.

«Когда война кончится, — подумала она, — тебя будут судить за изнасилования и убийства».

Минут через десять они доехали до большой деревни. В центре ее располагались сербские нерегулярные формирования и отряды в форме бойцов югославской армии. На одной стороне улицы стоял танк, опустив дуло к слякотной земле, а на другой стороне, накренившись с обочины дороги, застыли два бронетранспортера без экипажей. За танком стоял гражданский автобус. На маршрутной табличке конечной целью поездки значился Травник, однако на водителе было военное обмундирование, а в качестве пассажиров в салоне находились исключительно женщины.

Сопровождающий Нены вытолкнул ее из машины и подтолкнул к автобусу.

— На этой неделе только одна? — саркастически спросил водитель.

Нена осматривала своих компаньонок. Их было около дюжины в возрасте от едва достигших половой зрелости до сорока с хвостиком. Было видно, что все эти мусульманки находятся в состоянии полушока, когда худшее уже позади, но еще не пришло полного понимания, что же это такое было.