Дэвид Моннери - Боснийский ад

Клинок внимательно оглядел верх лестницы. На лестничную площадку из комнаты падал тусклый свет. Туда выходили две двери.

Он устремился к одной из них, полуоткрытой, и мягко распахнул ее. Хныканье усилилось, но выстрелов не последовало.

— У тебя все в порядке, англичанин? — прошептал снизу один из боснийцев.

— Оа, — прошептал в ответ Клинок, использовав половину запаса сербскохорватских слов и жался, что не знает, как сказать «подождите». Хныканье внутри вдруг смолкло, и несколько секунд тишину нарушал лишь звук его собственного дыхания. Затем внутри комнаты послышался выстрел, затем об пол клацнуло что-то металлическое, а затем и что-то тяжелое с глухим стуком ударилось о дерево.

Клинок приложил глаз к щелке между дверью и косяком, а потом устало поднялся на ноги.

— Все о’кей, — прокричал он вниз. Внутри комнаты он обнаружил юношу — лет пятнадцати, как он определил, — неуклюже лежащего на полу. Тот отстрелил себе половину головы. Посреди комнаты лежал АК-47.

«Но почему?» — спросил себя Клинок. Он повернул голову и нашел ответ. На кровати лежала девушка не старше этого юноши, обнаженная, с носком во рту и шарфом, туго затянутым вокруг шеи.

Он вытащил носок и развязал шарф, почти оцепенев и подавляя бессвязный крик. Пощупав сонную артерию, он ощутил пульс. Пульс слабый, но девушка дышала, еле-еле, и вокруг губ уже проявилась синева. На теле видимых повреждений не было, не считая покраснения вокруг влагалища, и Клинок перевернул ее, выпрямив ей руку и ногу. Дыхание стало свободнее.

В дверях показался Абдулагу, оглядел сцену и произнес что-то на родном языке, и в этой фразе, казалось, одновременно проявились и удивление, и смирение, и печаль. Он подошел и стал рядом с Клинком у кровати.

— С ней все в порядке? — спросил он.

Словно отвечая на этот вопрос, девушка открыла глаза. Сначала веки поднимались как бы нехотя, но потом вдруг испуганно взметнулись вверх.

Абдулагу что-то сказал и взял ее за руку. Девушка затрепетала.

Клинок осмотрелся, ища ее одежду, но ничего не нашел. Тоща он сорвал занавеску с окна и накрыл ее, пока она всматривалась в его лицо, пытаясь понять, что происходит. Он отвернулся и с минуту постоял так, о чем-то лихорадочно размышляя.

— Останься с ней, — сказал он боснийцу, стараясь мимикой внушить ему смысл сказанного.

Абдулагу кивнул.

— Она пойдет с нами, — сказал он.

Клинок вышел из комнаты и, проходя мимо двух лежащих трупов, не удержался и пнул один из них. И тут впервые в жизни он потерял над собой контроль и до тех пор пинал безжизненные тела, пока не появился Абдулагу и мягко не отвел его в сторону.

Находящийся в спортзале Дохерти услышал донесшиеся издалека слабые звуки двух ружейных выстрелов. Весьма сомнительно было, чтобы эти звуки насторожили кого-нибудь в городе, и переживал он только за то, как бы одна из пуль не досталась Клинку или тем двум боснийцам.

В самом же зале Хаджриджа и Нена, переходя от одной женщины к другой, объясняли, что произошло и куда их забирают. Это отнимало много времени, но Дохерти понимал, что торопить процесс нельзя. Нена медленно и тщательно объяснила, словно разговаривая с ребенком:

— Эти женщины однажды уже оказались в автобусе, без объяснений, и очутились здесь; и нельзя их вновь посадить в автобус, не объяснив, куда и зачем их везут.

Реакция женщин, как и ожидалось, была самой разнообразной. Некоторые впадали в шок, пусто таращась в пространство, словно внезапно сойдя с ума. На других вдруг нападала такая усталость, словно они не спали несколько дней и ночей. Многие вели себя как безумные, отказываясь поверить в происшедшее и в то, о чем им говорят. Некоторые были просто вне себя от злости.

Состояние рассудка Нены оценить было трудно. Дохерти в основном помнил ее как женщину, готовую посмеяться, полную энтузиазма, не умеющую скрывать свои эмоции. Но он также чувствовал, что она сосредоточена и внутри себя — от Рива он знал, насколько серьезен ее настрой стать доктором, — однако это редко проявлялось в общении с другими. Женщина, которую он видел теперь при тусклом освещении зала, имела мало общего с той, прежней, которую он знал.

«Что же это за люди, которые занимаются подобными вещами?» — спросил себя Дохерти. Он всегда терпел неудачу, пытаясь представить себе людей, которые, например, руководили немецкими концентрационными лагерями, и теперь обнаружил, что все равно не может понять таких людей. Любой может потерять человеческий облик под влиянием момента или на период даже довольно продолжительного стресса, но тут было что-то другое. На ум пришло слово «зло», но слово оставалось лишь словом, не объясняя ничего.

— Босс, — сказал у плеча Крис. — Только что вернулся Кал так. КПП захвачен нами, но они там обнаружили девушку в плохом состоянии. Придется ее забрать с собой.

Дохерти опустил лицо в ладони.

— Хорошо, — сказал он и убрал руки. — Как дела у Дамы?

— Он и Хаджич только что вернулись, где-то стянув бензин. Сейчас заливают бензобак автобуса. А как у нас дела тут?

— Почти все наготове, я думаю. — Он посмотрел на часы. — Сербы, должно быть, удивятся, где же их женщины.

— Жаль, что нет времени разнести этот мотель до основания, — сказал Крис.

— Н-да.

— Кто на чем поедет, босс?

— Я бы хотел, чтобы автобус вел Клинок — он самый сумасшедший и лучший из водителей, которых я видел. Сопровождать его будет Дама. Ты и я поедем на грузовике с боснийски ми ребятами. И мне кажется, нам надо прихватить с собой двух этих пленников. — Он потер глаза. — А пока все на автобусе доедем до КПП.

К ним подошла Хаджриджа.

— Мы готовы, — сказала она почти укоризненно. —А вы?

— Да, — ответил Дохерти.

Она обернулась и что-то сказала женщинам, которые стали подниматься на ноги. Еще несколько слов, и те гуськом двинулись на выход, бросая на мужчин злые взгляды.

Замыкала их процессию Нена. Она встряхнула золотистой гривой распущенных волос и тут же напомнила Дохерти ту, знакомую Нену.

— А что ты тут делаешь, Джеми? — спросила она. — Или это просто совпадение, что ты оказался здесь?

— Нет, — сказал он. — Мы искали тебя и узнали, что ты находишься в этом месте...

— А зачем вы искали меня?

— Из-за Рива.

Она посмотрела на него. Ей всегда нравился Дохерти, нравилась его жена-аргентинка, нравилось, как они жили вместе. Она даже вспоминала о них вчера, размышляя над своими взаимоотношениями с Ривом. Похоже, Исабель и Джеми нашли хрупкое равновесие между независимостью и привязанностью друг к другу. Это так непросто. А вот они с Ривом никак не могли справиться с этой ситуацией.

Она окинула взглядом опустевший зал.

— Разве женам сасовцев уже не позволяют уходить от своих мужей? — пробормотала она голосом, в котором смешались усталость, вызов и горечь.