Дэвид Моннери - Боснийский ад

Погода все ухудшалась. Когда Дохерти дал команду остановиться, чтобы определить по карте, где же они теперь находятся, ибо вокруг только круговерть снега и тумана да сумрачные сосны, Хаджриджа подошла к нему и пояснила, что они в сотне ярдов от гребня последней гряды.

Когда они забрались на гребень, вид открылся неутешительный, лишь белая пелена, сквозь которую виднеется белое поле внизу да угадываются очертания встающих впереди деревьев.

— Отсюда город не виден, — сказала Хаджриджа, — но он там, внизу. А сюда обычно многие горожане приезжали зимой по субботам покататься на лыжах, — добавила она. — Сразу за деревьями находится сторожка, единственное здесь убежище.

Они медленно двинулись вниз по склону, ожидая, что вот-вот из сумрака выступит сторожка. Когда она наконец появилась, осмотр в бинокль не обнаружил признаков жизни. Тем не менее они двинулись вперед с осторожностью, посматривая, нет ли намека на какие-нибудь следы.

Внутри пахло плесенью, но трупов не было. Пол покрывали окурки и бутылки из-под пива, а у одного из окон на подоконнике аккуратной шеренгой лежали патронные гильзы. Какие-то бойцы здесь побывали, но недолго.

«Если это единственное убежище на холмах за городом не занято в такую погоду, — рассудил Дохерти, — то вряд ли между нами и долиной есть какие-нибудь вражеские подразделения». Эта мысль успокаивала.

Он изложил это соображение Хаджридже, и она согласилась.

— А в таком случае, — сказал Дохерти, — вероятно, наш первый контакт произойдет с обороняющимися отрядами Завика. А если так, где они могут быть?

Хаджриджа пожала плечами.

— Вниз ведет только один удобный путь. И он очень — как вы говорите? — Она нарисовала в воздухе волнистую линию.

— Извилистый, — предположил Дохерти.

— Да, как у «Биттлз». Длинная извилистая дорога. Только эта короткая, крутая и извилистая.

— А другого пути нет?

— Есть еще Лестница, — сказала Нена.

— Только не зимой, — не согласилась Хаджриджа.

Нена пожала плечами.

— Может быть, и нет. Есть длинный спуск вдоль водопада, — сказала она Дохерти. — Мы лазили там вверх и вниз детишками в основном потому, что родители нам запрещали это делать. Зимой там скользко и, вероятно, спуск невозможен.

— А какой путь, по-вашему, безопаснее? — спросил Дохерти у женщин.

—Дорога, — решительно сказала Хаджриджа.

— Да, я тоже так думаю, — нехотя согласилась Нена. — Хотя кто угодно снизу увидит нас раньше, чем мы успеем объяснить, кто мы такие.

Они отправились вниз, следуя по узкой дороге мимо сосновых посадок и еще одного заснеженного луга. Затем лес стал гуще, а дорога резко пошла вниз. Двумя сотнями ярдов ниже, за отчетливо видимой окаймляющей город рекой, показались едва различимые крыши. Дохерти осмотрел дорогу в бинокль и увидел впереди зловеще зияющий провал. Он передан бинокль Хаджридже.

— Там раньше был мост, — сказала она.

— А перебраться можно будет?

— В этом месте тяжело, — сказала Нена. — Течение здесь сильное, почти водопад. Надо далеко внизу обходить.

— Значит, остается Лестница.

— Другого пути нет.

Они сошли с дороги, побрели лугом, взобрались на поросший деревьями гребень и спустились вниз в еще одну расщелину между скал. Эта расщелина оказалась еще круче, глубина снежного покрова резко менялась, и идти приходилось очень медленно. Дохерти разрывался между восхищением этой зимней красотой и проклятьем из-за трудностей пути.

Через час, растянувшийся в их сознании в три, они оказались у вершины Лестницы. Водопад, несомненно, оглушительный весной, сейчас едва был слышен за ветром, и не без причины. На самом деле падали лишь струйки воды, а остальное замерзло на лету, дожидаясь весны, чтобы освободиться.

Сама по себе Лестница выглядела не так страшно, как ожидали сасовцы. Рядом с водопадом в крутом склоне размещались плоские камни, и хотя некоторые из них были определенно скользкие, а скольжение здесь могло окончиться фатально, почти вдоль всего спуска можно было за что-нибудь да придерживаться. А через каждые двадцать ярдов размещались большие выступы для отдыха.

Конечно, спуск по такому пути с грузом на горбу никому бы не показался развлечением, но после того, чего они насмотрелись за день, можно было радоваться уже хотя бы тому, что они живы и здоровы.

Хаджриджа находилась уже футах в двадцати от подножия, когда снизу послышался голос.

— Продолжайте спускаться, но руки держите подальше от оружия, — предложили на сербскохорватском.

Крис быстро перевел приказ, да и в любом случае никто бы из них не рискнул открыть огонь по предполагаемым друзьям, которых, правда, они еще и не видели.

— Если бы не женщины, вы бы уже были мертвы, — жизнерадостно проговорил тот же голос.

Только когда они закончили спуск, из-за нависающего валуна вышли трое мужчин. Каждый держал на изготовку автомат Калашникова.

— Юсуф! — сказала Хаджриджа, разглядев лицо мужчины постарше. — Можешь опустить оружие.

Мужчина ошеломленно всматривался в нее с минуту, а затем наконец узнал.

— Хаджриджа Меджра? Я тебя в этой экипировке и не разглядел. Да откуда же ты взялась?

— Из Сараева. А Нену ты знаешь.

Глаза Юсуфа еще больше расширились.

— Еще бы, конечно! А командир знает, что вы здесь?

— Мои дети, — спросила Нена, перепуганная до смерти, — они... с ними все в порядке?

— Да-да, насколько я знаю. У моего парня была ветрянка, но...

От облегчения Нена чуть не потеряла сознание.

— Где Рив? — спросила Хаджриджа.

— В штабе, я полагаю.

— А где штаб-то? — терпеливо спросила Хаджриджа.

— А сначала скажи мне, кто эти люди, — заупрямился тот.

— Англичане. Друзья Рива.

Лицо Юсуфа осветилось радостью.

— Прекрасные новости, — сказал он. — А он знает, что вы должны были прибыть?

— Нет, но если ты отведешь нас к нему...

Нена Рив широким шагом целеустремленно шла по городу, в котором она выросла, к дому на холме, где она родилась. С наступлением сумерек туман густел, но, насколько она могла рассмотреть, город практически не изменился. Война не оставила тут никаких шрамов, по улицам гуляли люди, а двое оказались знакомыми. Но она торопливо прошла мимо — меньше всего сейчас хотелось ей останавливаться и вступать в разговоры и объяснения.

В родительском доме огни не горели, но сам по себе дом выглядел как обычно. Она толчком растворила парадную дверь и ощутила на лице тепло обитаемого дома. На задах, в кухне, звучали голоса, детские голоса.

Она секунду постояла перед дверью гостиной, собираясь с духом, затем тронула ручку и шагнула через порог. В свете одинокой керосиновой лампы к двери повернулись четыре лица — отца, матери, сына и дочери. На мгновение повисла тишина, а затем дети хором закричали: