Дэвид Моннери - Боснийский ад

Он отыскал здание, а полузасыпанные снегом обугленные деревянные полумесяц и звезда подсказали ему, что тут произошло. Он прошел дальше, ожидая худшего, и увидел присыпанную снегом груду обугленных и полуобглоданных трупов. На том месте, где некогда стояли входные двери, лежал большой металлический висячий замок, все еще удерживающий вместе две скобы.

Время и зима вытравили запах из этого холодильника для стервятников. Он обошел все место, помня о птицах, кружащих вверху. «Около пятидесяти трупов, — прикинул он. — Возможно, все жители деревни».

Крис вернулся к дому, который они выбрали для ночлега, и рассказал Дохерти о находке. КГ на секунду прикрыл глаза, затем посмотрел в землю.

— Давно это случилось? — спросил он.

— Трудно сказать. По крайней мере несколько недель назад. А может быть, и месяцев.

Двадцать минут спустя все члены группы оцепенело таращились на место резни. Не было времени разбирать останки для похорон. «Если время скорби вообще проходит, — подумал Дохерти, — то для тех, кто пострадал здесь, оно уже прошло».

По грунтовой дороге они двинулись из деревни в девственную чистоту леса. Утреннее солнце, пробиваясь сквозь ветви высоких сосен, искрилось на чистом снегу, покрывающем открытые пространства между деревьями, и у Дамы, вновь идущего впереди, создавалось впечатление, что он входит в огромный храм. Образы сожженной мечети в деревне, женщин в автобусе, вылетающего из окна снайпера проходили перед его мысленным взором и поглощались красотой леса, как накатывающими небесными звуками реквиема.

Идущий в десяти ярдах Дохерти никак не мог избавиться от потрясения. «Это же Европа», — говорил он сам себе. И дом, в котором они останавливались, был европейским домом, связанным электричеством, радио, телевизором и автомобилями с остальным континентом. Там стоял проигрыватель, а рядом — набор пластинок с записями — от Рахманинова до Элтона Джона. И эта семья, которая слушала «Крокодил-рок», вероятно, оказалась среди тех, кто попал в какое-то временное искривление, вернувшись в те времена, когда людей сгоняли в мечети и сжигали заживо.

«Почему? — спрашивал он сам себя. — Что происходит в этой стране? Неужели проживающие здесь люди так отличаются от людей остального мира? Или, может быть, здесь просто такое место, где треснувшая поверхность выпустила вверх всю скопившуюся внизу гниль?».

Впервые в своей жизни Дохерти ощутил дружеское чувство к умершему отцу. Старик частенько говаривал, что люди все больше и больше получают того, чего хотят, но все меньше и меньше того, что действительно надобно. А поскольку они все больше получают желаемого, они никак не могут понять, почему же они несчастливы. И потому злятся. И такой мир старику не нравился.

Хотел бы Дохерти ощутить злость, но почему-то ощущал чувство, близкое к отчаянию.

Пройдя несколько миль по лесу, дорога вывела их к возвышенной долине. Они благоразумно подождали несколько минут, осматривая окрестности в поисках врага, но в этом пустынном месте никого не было. Они двинулись вдоль зарождающегося ручейка, струящегося между широкими заснеженными, поросшими елями склонами.

С полмили или около того пришлось нелегко, но затем они миновали небольшую возвышенность и стали спускаться в другую, более укромную долину, где вдоль уже расширившегося ручья группами стояли обнаженные деревья. До следующей и последней на их пути деревни оставалось около мили, и никто из отряда особо оптимистически не настраивался в отношении картины, которую они могли там обнаружить.

Из двух женщин Хаджриджа сильнее переживала увиденное в предыдущей деревне, несмотря на все те смерти и жестокость, с которыми она уже столкнулась в Сараеве.

— Это же совсем другое дело, — говорила она Нене. — В городе мы сражаемся боец против бойца, а снаряд, ну, он обезличен как-то. Но вот так захватить людей... видеть их лица, слышать их... — Она помотала головой, отгоняя слезы.

Нена обняла Хаджриджу за плечи, но ничего не сказала. Перед ее глазами стояли ее дети, которых загоняют в мечеть в Завике.

Идущий позади Клинок размышлял об отношениях с Хаджриджой и о том, выпадет ли им шанс побыть вдвоем. Если они выберутся из этой заварушки живыми, он уедет домой, в Англию, а она... может быть, вернется в Сараево, а может быть, останется и в Завике, если город еще стоит на земле. Впрочем, вряд ли он будет писать ей любовные письма по тому или другому адресу. Да и она вряд ли навестит его, когда антиснайперское подразделение распустят на летние каникулы.

«Вот же размазня, — подумал он. — Да и в любом случае, ну как его назвать, если он переживает о своих любовных делишках, и это после того, что они недавно видели? Неужели же он такой бесчувственный? А может, его просто больше интересует жизнь, чем смерть? Кто же знает?»

Идущий в сотне ярдов впереди Дама поднял руку, давая Дохерти сигнал к остановке, и осторожно на коленях подполз к гребню последней на пути возвышенности. Оказавшись там, он распластался на снегу и принялся осматривать в бинокль раскинувшуюся внизу долину.

Дохерти наблюдал за ним, ожидая поднятого вверх большого пальца, сигнализирующего, что врага не видно. Вместо этого он увидел, как Дама мгновенно вжался плечами в снег и застыл неподвижно на минуту или больше, а затем приложил руку к голове, показывая, что он подзывает к себе Дохерти.

КГ пополз вперед и вскоре уже осматривал открывшуюся впереди панораму холмов. В четверти мили внизу, в долине, раскинулась деревня. Движения там не наблюдалось.

Дохерти повернулся к Даме и увидел, что у того по щеками бегут слезы. Чувствуя недоброе, Дохерти взялся за бинокль и осмотрел деревню внизу. Крайние дома выглядели нетронутыми, но дальше попадались только обугленные остовы, а в центре деревни вновь чернели лишь останки того, что некогда было мечетью. «Надо запечатать сердце наглухо, — подумал Дохерти, — пока не появится иммунитет против скорби».

А затем он увидел трупы, как увидел их Дама, сваленные у сарая, и почувствовал, как слезы обожгли его лицо.

Они спустились в деревню и, не имея времени копать могилу в мерзлой земле, просто засыпали трупы снегом. В конце концов, почему эти заслужили могилу, когда те, в сожженной мечети, остались непогребенными? Не могут же они, в самом деле, похоронить всех мертвых этой войны!

Как и раньше, над деревней, рассекая воздух, кружили стервятники.

Дорога отсюда уходила дальше по долине на юг, они же выбрали тропу на восток, которая должна была их провести через последнюю гряду холмов и вниз, к долине Завика. Наступил полдень, небо вновь затянули тучи, ветер понес на людей мелкую снежную крупу.

Женщины уже чувствовали усталость. В отличие от сасовцев им не доводилось бегать тридцатимильные кроссы через Брекон-Биконз, да и башмаки, немного великоватые, натерли им ноги. Но они не жаловались, продолжая выдерживать темп.