Дэвид Моннери - Боснийский ад

— Мама!

В другом конце города в задней комнате гостиницы «Юность», превращенной в штаб-квартиру милиции Завика, Джон Рив и два его приятеля-офицера сосредоточенно изучали карту.

— Привет, Рив, — донесся от дверей знакомый шотландский выговор.

Рив обернулся с выражением крайнего изумления на лице.

— Господи Иисусе, — сказал он, — а вот и кавалерия подоспела.

Дохерти усмехнулся. Рив хоть и обходился без мундира, но, судя по всему, был жив и здоров. Оружия нигде не наблюдалось, но выражения лиц этих двух молодых людей, карта на столе и карты на стенах... все это походило на штаб подразделения, которое хорошо знало свою задачу. И это даже близко не походило на лагерь Брандо из «Современного Апокалипсиса», хотя Дохерти и готовил себя к худшему.

Мужчины обменялись рукопожатиями, и Дохерти представил Клинка, Криса и Даму. Рив, в свою очередь, представил двух боснийцев. Того, что повыше, серьезного молодого человека с короткими черными волосами и ярко выраженной славянской внешностью звали Датинка Тиджанич. Второго, тоже темноволосого, но с округлым лицом и усами, звали Эсад Кехаджич.

— Так что же вы тут делаете? — спросил Рив.

— Прибыли навестить тебя, но...

В этот момент в дверях появилась Хаджрид-жа, беседовавшая с сопровождавшими ее снаружи.

— Хаджриджа? — сказал Рив, вновь с изумлением уставившись на нее. В последний раз, когда он вицел ее, она была студенткой в джинсах и майке.

— Zdravo, Рив.

— Здравствуй. А как Нена?

— Я здесь как раз затем, чтобы поговорить о ней, — сказал Дохерти. — Она пришла с нами. И прямо двинулась в дом родителей. С ними все в порядке? А дети?

— Прекрасно. С ними со всеми все хорошо. — Рив, казалось, на мгновение оцепенел. — Господи, Джеми, что она тут делает? Как вы все тут оказались?

— Это долгая история. Может быть...

— Схожу-ка я туда, — сказал вдруг Рив. Он схватил пальто и огляделся. — Ребята, устраивайтесь как дома. Эсад, пригляди за ними, хорошо? Я вернусь.

— Здравствуй, Нена, — сказал отец, когда дети наконец предоставили такую возможность. «А он постарел, — подумала Нена, — а мать почти не изменилась». По профессии он был учителем, но, партизаня во время второй мировой войны, а затем долгие годы будучи мэром Завика, жизненное призвание нашел в идее служения партии и Югославии. И крушение всего, за что он боролся и на что работал, явилось для него катастрофой, поняла Нена. Перечеркнутая жизнь.

— Здравствуйте, — сказала она. Года два назад она еще могла бы рассказать родителям о том, что с ней произошло, но только не теперь. Это может оказаться бессмысленным. — Ну, что здесь происходит, папа? — спросила она отчасти для того, чтобы увести тему разговора от себя.

— Мы сражаемся с ними, вот что происходит, — сказал отец. — Твой Рив просто великолепен, Нена. Если бы не он, страшно и подумать, что бы здесь произошло.

Должно быть, на ее лице отразилась ирония, поскольку отец бросил на нее обиженный взгляд.

— Это хороший человек, — упрямо сказал он.

— Я знаю, — сказала она.

— Так почему же...

Ее спасло прибытие самого этого хорошего человека. «Редко мне приходилось видеть такую растерянность в его глазах», — подумала Нена, вставая и через силу обнимая его.

— Ну как ты? — спросил он.

— Прекрасно. Устала. Рада видеть их, — сказала она, обнимая детей. Те смотрели настороженно, явно, памятуя о тех частых спорах, которые возникали, как только отец и мать встречались.

— С тобой в самом деле все в порядке? — спросил он.

— Я просто вымоталась. Поход оказался трудным. — Теперь, когда она убедилась, что все живы и здоровы, Нена хотела только одного — спать. В настоящей постели и долго.

А в гостинице «Юность» Эсад приготовил гостям самый лучший кофе из тех, что угощали их после отъезда из Англии. Они прихлебывали его с благодарностью, радуясь тихому месту и возможности вытянуть ноющие ноги. Хаджриджа между тем завела оживленный разговор на родном языке с серьезным Тиджаничем, а Клинок разрывался между радостью за нее, оказавшуюся дома, и легким припадком ревности. «А ведь из ее глаз пропала какая-то темнота», — подумал он. Она выглядела такой естественной, и он задумался: «Интересно, ожесточилась ли она после месяцев, проведенных в антиснайперском подразделении, или ей удалось оградить душу от всего этого».

И туг он подумал о том, что же с ним сделали годы, проведенные в армии. Он знал сасовцев, которые не смогли соответствовать предъявляемым к ним требованиям. Те просто решали, что такая жизнь не по ним, и уходили. Были и такие, которые превращались в механизмы. Он же никогда не чувствовал желания последовать примеру тех или других. Он защищался тем, что ни к чему не относился чересчур серьезно. Хотя, например, Дама считал такой подход опасным. Если тобою овладели такие ощущения, то надо просто уходить и заниматься другим делом.

И тем не менее он не потерял себя. И у него было такое ощущение, что она тоже. Если только...

— Тут есть кафе, — вдруг сказала Хаджрижа по-английски. — Оно открыто, там подают еду и напитки. Недалеко отсюда. Не то чтобы бифштексы и роскошное вино, вы понимаете, но зато играет музыка.

— Я бы лошадь съел, — сказал Клинок.

— Вероятно, именно, кроме нее-то, ничего в меню и нет, — сказал Крис.

Они посмотрели на Дохерти.

— Ступайте поешьте, — сказал КГ. — Я подожду, пока Рив вернется.

На улице уже сгустилась темнота, туман крепко прилип к долине, так что идти в нужном направлении можно было только одним способом. Хаджриджа вцепилась в руку Клинка.

— Образуем цепочку, — сказала она, и они взялись за руки.

Крис вспомнил игру, в которую они играли в школе.

Хаджриджа безошибочно провела их по одной улице, затем по другой, в сумраке маячили здания, и наконец тусклый свет возвестил о прибытии к пункту назначения. На стеклянной двери, выделяясь на фоне внутреннего желтого освещения, виднелись слова «Кафе Рене».

— Вот тебе на! — воскликнул Клинок.

За стойкой бара на почетном месте висел плакат «Алло, Алло». Трое англичан вытаращили глаза.

— На югославском телевидении это один из самых крутых хитов, — пояснила Хаджриджа. — Как и «Фуллз энд Хосиз». Милые мальчики и озорные девочки, — добавила она беспричинно.

Когда они появились в кафе, тут было пусто, но меню поражало воображение, предлагая сыр и пиво, а прибытие англичан словно явилось пусковым моментом для лавины клиентов. Правда, пиво отпускалось строго по две бутылки на клиента, но этот факт никак не влиял на установление дружеской атмосферы. Мужчины и женщины, молодые и старики, собираясь в группы и попарно, с радостью примыкали к любому разговору. Клинок был единственным сыном у родителей, но тут он ощутил теплую обстановку большой дружной семьи.