Владимир Гриньков - Я – телохранитель. Забыть убийство

— Сейчас вы скажете мне, что говорил вам Михаил! — повелительным тоном произнес Потёмкин. — Я имею право это знать! Говорите!

Китайгородцев молчал.

— Вы это помните! Вы это знаете! И вы мне скажете сейчас! — добивался требуемого Потёмкин.

Безрезультатно.

Запрет! Был запрет!

— Вы видите здесь Михаила! — вдруг сказал Потёмкин. — Он здесь! Он стоит рядом со мной! Он смотрит на вас! Поприветствуйте его! Качните рукой, чтобы он понял, что вы его видите!

В темноте купе, едва различимый, Китайгородцев качнул своей похожей на протез рукой.

— Михаил тоже видит вас! — внушал Потёмкин. — Сейчас он вам кивнёт… Вы увидите, как он вам кивнёт! Это будет означать, что он разрешает вам сказать всё, что вы знаете! Всё, что знаете! Он снимет свой запрет! Сейчас он вам кивнёт!

Выдержал паузу.

— Вы видите — он вам кивнул! Качните рукой, чтобы мы знали, что вы это видели! Что видели, как он кивнул!

Китайгородцев послушно качнул рукой.

— Итак, мы с Михаилом вас слушаем! — сказал Потёмкин. — Вы помните, о чём говорил вам Михаил?

— Да.

— Можете говорить! О чём?

— Он говорил про Лисицына.

— Какого Лисицына? Генерала? — заторопился Потёмкин.

— Нет.

— Какой Лисицын? Как его зовут?

— Станислав Георгиевич.

— Он — кто?

— Сын генерала.

— Вы его видели? Вы с ним знакомы лично?

— Да.

— В том доме видели?

— Да.

— Он там живёт?

— Нет.

— Он приезжал на время? — предположил Потёмкин.

— Да.

— Что говорил вам Михаил?

— Шестнадцатого ноября…

— Он говорил вам это шестнадцатого ноября? — переспросил Потёмкин.

— Нет.

А какое сегодня число? Надо сообразить. В этом городе выступление Потёмкина было десятого… Сегодня десятое. Тогда про шестнадцатое — это было начало фразы!

— Что — шестнадцатого ноября? — спросил Потёмкин.

— Я приду к Лисицыну…

— Куда?

— К Лисицыну…

Ладно, неважно.

— Дальше! — потребовал Потёмкин. — Что сказал вам Михаил? Зачем вы придёте к Лисицыну?

— Чтобы убить.

Потёмкин обмер.

Поезд мчался сквозь ночь и пургу.

Стучали колеса.

Потёмкин не мог поверить в то, что он не ослышался.

— Михаил велел вам убить Станислава Лисицына? — переспросил он.

— Да.

Утро было настолько раннее, что не только небо казалось серым, но и свежевыпавший снег.

Китайгородцев с удивлением обнаружил, что он спал, будучи одетым. Напротив него сидел Потёмкин с чёрным, будто прикрытым траурной вуалью, лицом.

— Доброе утро! — пробормотал Китайгородцев.

За окном вагона мелькали чёрные деревья.

— Что-то случилось? — заподозрил неладное Китайгородцев.

Потёмкин не ответил.

— Иосиф Ильич! — насторожился Китайгородцев.

— Скажите мне, — произнес Потёмкин и чёрная ленточка губ на его лице расползлась бесформенно. — Вам известен человек по фамилии Лисицын, но — не генерал?

— Да.

— Имя его — как?

— Этого человека? — уточнил Китайгородцев.

— Да.

— Станислав Георгиевич.

Тут Потёмкин замер и долго сидел, ничего не говоря. И Китайгородцев молчал, не понимая, что происходит.

— Вы лично его знаете? — наконец спросил Потёмкин упавшим голосом.

— Разумеется! — кивнул Китайгородцев.

— Кто он?

— Бизнесмен.

— Чем занимается?

— Точно не знаю. Но у него недвижимость в Москве. Он человек богатый.

Китайгородцев постепенно прозревал.

— Это я вам рассказал про Станислава Георгиевича? — спросил он.

— Да.

— Сегодня ночью?

— Да.

Что-то действительно случилось. Потому что лицо у Потёмкина было чёрное, как ночь безлунная.

— И что я вам рассказал? — осведомился Китайгородцев, заранее обмирая в предчувствии дурных вестей.

— Шестнадцатого ноября, — сказал Потёмкин, глядя на собеседника так, словно тот был обречён, — вы отправитесь к Станиславу Лисицыну и убьёте его.

— Чушь! — пробормотал растерявшийся от неожиданности Китайгородцев.

Всматривался в лицо Потёмкина.

— Чушь! — повторил, но получилось совсем неуверенно.

Его сбивало с толку выражение лица собеседника.

— Или это не чушь, по-вашему?! — ужаснулся Китайгородцев, осознав, что бессмысленно пытаться спрятаться за неверием.

— Боюсь, что это правда, — сказал Потёмкин. — Это очень, очень похоже на правду. И я не знаю, что вам с этой правдой делать.

До станции, где им выходить, оставалось всего ничего. Китайгородцев стал собираться, двигаясь, как лунатик, и то и дело натыкаясь на препятствия, а Потёмкин неподвижно сидел у окна, опустив голову и будто что-то разглядывал на исцарапанной поверхности стола, и из-за этой его неподвижности Китайгородцев не замечал, наверное, своего спутника до поры до времени, пока в очередной раз не наткнулся на стол. Потёмкин поднял голову. Их с Китайгородцевым взгляды встретились. Потёмкин смотрел строго и отстранённо. Как будто сборы Китайгородцева вызывали у него недоумение и недовольство. Китайгородцев замер, осознав никчёмность всей этой суеты.

— Что? — спросил он хрипло.

— Не надо ничего, — произнёс Потёмкин едва слышно.

Такой шёпот-шелест.

— Мы с вами расстаёмся, Анатолий.

— А как же…

— Расстаёмся! — прошелестел Потёмкин. — Так будет лучше. И мне. И… вам… тоже… наверное…

Он, когда говорил про Китайгородцева, запинался, и было понятно: насчёт своего собеседника он не был так уверен, как насчёт себя. И сам Потёмкин, видимо, уловил эту двусмысленность в своих словах.

— Это ужасно — то, что я узнал сегодня, — сказал Потёмкин. — Такого лучше бы не знать. Когда я от вас услышал весь этот кошмар, первым моим желанием было сойти с поезда и больше никогда не пересекаться с вами. Честное слово, я вас не обманываю.

Глядя на его измождённое и постаревшее за одну ночь лицо, можно было поверить в то, что так и было.

— Даже рассказать вам то, что я от вас услышал — на это нелегко решиться. Но я не смог от вас утаить. Не посмел. Вы не так давно спасли мне жизнь. Я в долгу перед вами. А долги надо отдавать. Я вам сказал. Я вас предупредил. Это единственное, что я могу для вас сделать.

— Как же так! — пробормотал Китайгородцев, осознав, что остаётся один на один с этой большой бедой. — Что мне теперь делать?

— Я не знаю, — сказал Потёмкин и беспомощно развёл руками.

Похоже было, что он действительно не знал.

— Но это правда? — спросил Китайгородцев, будто на что-то ещё надеялся.

— Думаю, что да, — ответил безжалостно Потёмкин.

Ложь тут не во спасение. Ложью можно только усугубить ситуацию.

— И что — наступит шестнадцатое число, и я действительно пойду убивать Лисицына? — спросил Китайгородцев.

И снова Потёмкин ответил:

— Думаю, да.

— Что это будет? Как произойдёт?