Владимир Гриньков - Я – телохранитель. Забыть убийство

К сцене шёл тот самый парень из шестого ряда, которого Китайгородцев принял за наркомана. Он шагал решительно, но походка его была странной: ступал широко, крепко впечатывая подошвы ботинок в пол. Китайгородцев встал у него на пути, закрывая собой выход на сцену, как вдруг услышал за своей спиной негромко произнесённое Потёмкиным:

— Пускай идёт. Не мешайте ему.

Китайгородцев посмотрел на гипнотизёра. Тот кивнул, подтверждая: да-да, не мешайте.

Недоумевающий Китайгородцев отступил, парень шагнул мимо него, и у Китайгородцева вдруг возникло подозрение, что для этого парня он не стал бы препятствием: тот пёр, как танк, и вряд ли его можно было остановить так запросто.

Парень поднялся на сцену и направился прямиком к Потёмкину своей странной походкой бывалого моряка. Китайгородцев тоже поднялся на сцену, чтобы иметь возможность вмешаться в происходящее при первых признаках опасности. Парень дошёл до Потёмкина, остановился в двух метрах от него, вскинул ладонь к своей непокрытой голове и гаркнул что было сил:

— Ваше сиятельство! Боцман Торопыгин по вашему приказанию прибыл!

Потёмкин пошёл к краю сцены, а парень поворачивался, не сводя глаз с Потёмкина, и всё тянул ладонь, отдавая честь их заезжему сиятельству.

— Вы его знаете? — спросил у оторопевших зрителей Потёмкин и показал на парня.

— Да-а-а! — загудел ничего не понимающий зал.

— Год назад, когда я был у вас на гастролях, — сказал Потёмкин, — этот человек подошёл ко мне в вашем ресторане… Кажется, «Байкал»?..

— «Ангара»! — крикнули из зала.

— Ах, да, «Ангара». Так вот, он много расспрашивал меня про гипноз. И я его загипнотизировал. Я сказал ему, что про тот сеанс гипноза он не будет помнить ничего, будет жить, как прежде, но когда я в следующий раз приеду в ваш город на гастроли, он обязательно придёт в тот зал, где я буду выступать, после моей лекции выйдет на сцену, и доложит мне о том, что он, боцман Торопыгин, по моему приказанию прибыл.

Потёмкин вернулся к парню. Тот по-прежнему стоял, вытянувшись в струнку. Изображал служебное рвение.

— Сейчас я досчитаю до пяти, — сказал ему Потёмкин. — Вы проснётесь и забудете о том, что вы — боцман Торопыгин. Раз… Два… Опустите руку…

«Боцман» подчинился.

— Три… Четыре… Сейчас вы проснётесь… Вы будете чувствовать какую-то лёгкость… Бодрость необыкновенную… Пять!

Вроде бы ничего не изменилось. Но стоявший рядом Китайгородцев уловил случившуюся в парне перемену. Взгляд стал другим. Осмысленность появилась. И парень удивился, как показалось Китайгородцеву. Смотрел в зал и пытался понять, как это он здесь, на сцене, очутился.

— Как вас зовут? — мягко поинтересовался Потёмкин.

— Торопыгин! — крикнул кто-то.

В зале засмеялись.

— Саша, — сказал парень.

— А фамилия? — продолжал Потёмкин.

— Бобков.

— Вы в армии служили? Или, может быть, на флоте?

— Я в автомобильных войсках. Шофёром.

— А на море? — допытывался Потёмкин.

— Нет.

— Может, вы всё-таки морской волк? Боцман, например.

Парень растерянно улыбнулся, явно не понимая, чего от него хотят.

— Вам такая фамилия — Торопыгин — знакома?

— Нет, — ответил Саша Бобков.

— А если подумать? — настаивал Потёмкин.

— Нет! — уверенно открестился от неведомого Торопыгина Саша.

— Хорошо, можете возвращаться на своё место, — сказал ему Потёмкин.

В зале засвистели, зааплодировали.

Потёмкин скромно поклонился.

Обычные дела, мол, ничего особенного, я ещё и не такое умею проделывать.

В городе они не остались на ночь. Китайгородцев посчитал, что это может быть небезопасно. Они могли уехать поездом, потому что в этом городе была своя железнодорожная станция, но Китайгородцев решил запутать преследователей, если бы таковые объявились. Он нанял машину, которая за два часа доставила их в другой город — здесь тоже была станция, где Китайгородцев и Потёмкин сели, наконец, в проходящий поезд.

Людей в вагоне было немного. В купе, которое заняли Потёмкин и Китайгородцев, так и вообще никого. Свет не зажигали, сидели в темноте, глядя, как за окном, едва различимые, проплывают силуэты деревьев.

— Я хочу, чтобы вы попробовали ещё раз, — сказал Китайгородцев. — Зачем-то Михаил всё это проделывал. Может, он ещё меня заставил что-либо забыть.

— Я не решался заходить слишком далеко, — негромко произнес Потёмкин. — Без вашего на то согласия.

— Мне до сих пор не по себе. Я никогда не мог подумать, что можно залезть к человеку в мозги и хозяйничать там, как у себя в квартире.

— Так вы согласны? — уточнил Потёмкин.

— Да.

Размеренный стук колес поезда действовал усыпляюще. Китайгородцев в полной темноте, закрыв глаза, слышал негромкий голос:

— Восемь… Девять… Вам тепло, вам спокойно, вы хотите спать…

Он действительно хотел спать. Веки налились свинцом, их не поднять, и вообще пошевелиться невозможно, как казалось.

— Десять… Одиннадцать…

Уже и стук колес неразличим. Только голос гипнотизера.

— Двенадцать… Тринадцать…

Дыхание у Китайгородцева сделалось ровным и глубоким.

Потёмкин продолжал считать, загоняя в транс Китайгородцева всё глубже и глубже. Проверил, насколько глубоко погружение: поднял руку Китайгородцева, отпустил её, рука зависла в воздухе, словно это был несгибающийся протез.

— Я хочу, чтобы вы мысленно вернулись в тот дом в лесу, — сказал Потёмкин. — Где жил Михаил. Вы помните Михаила?

— Да, — коротко ответил Китайгородцев, не открывая глаз.

— У вас с Михаилом был разговор. Он вас расспрашивал о том, заподозрили ли вы, что вам подмешивают в пищу снотворное. Ещё он спрашивал, видели ли вы в доме кого-то ещё, кроме него самого и Натальи Андреевны. Вы это помните?

— Да.

— Теперь вспоминайте, о чём ещё он с вами говорил. Что ещё было в том ночном разговоре?

Потёмкин выждал какое-то время, но Китайгородцев молчал.

— Вспоминайте! — требовательно произнес Потёмкин. — Был разговор! О чём?

Молчание в ответ.

— Он о чём-то вас расспрашивал! — предположил Потёмкин. — Да?

— Нет.

— Вы хорошо это помните?

— Да.

— Он сам вам что-то говорил! — тут же перестроился Потёмкин. — Не спрашивал, а говорил! Вспоминайте — что!

Китайгородцев молчал, словно ничего в ту ночь и не было. Потёмкин пытался сообразить, в чём тут дело.

— У вас был разговор! Вы это помните! — продирался он к истине сквозь мрак чужого сознания. — Был разговор?

— Да.

— И Михаил вам говорил… Что он говорил? — добивался правды Потёмкин.

Молчание в ответ.

— Он запретил вам вспоминать! — выдвинул версию Потёмкин. — Он запретил вам помнить об этом! Правильно?

— Правильно.

Вот! Был запрет!