Владимир Гриньков - Я – телохранитель. Забыть убийство

Он такого страху натерпелся за последние несколько недель, что появление любого незнакомого персонажа рядом с собой воспринимал, похоже, как угрозу своей безопасности.

— Да, — коротко ответил Китайгородцев.

— А какая мама? — спросил Потёмкин.

Он ничего не понимал.

— Это тот парень, который вам звонил вчера, — пояснил Китайгородцев.

И неожиданно увидел растерянность во взгляде собеседника. Потёмкин потерял нить разговора, как будто каждое новое объяснение ничего ему на самом деле не проясняло, а всё больше его запутывало.

— Я вам звонил? — удивленно спросил Алексей, глядя на Потёмкина. — А вы кто?

— Это Потёмкин Иосиф Ильич, — запоздало представил гипнотизёра Китайгородцев. — Я тебе о нём рассказывал.

Потёмкин улыбнулся кривой улыбкой утомлённой славой знаменитости.

— Потёмкин?! — не поверил Алексей.

— А что — не похож? — невесело пошутил Китайгородцев.

— Я заходил на сайт, — растерянно сказал Алёша. — Там, в Интернете, есть фотографии Потёмкина…

Он замолчал, не зная, что дальше говорить. Ведь очевидно, что у этого Потёмкина с тем, который на фотографиях в Интернете, нет ничего общего…

В мозгу у Китайгородцева будто щёлкнул какой-то рычажок.

Он действовал автоматически.

Как робот.

Нож лёг в ладонь.

Враг был начеку.

Хотел подняться.

Нельзя ему позволить встать.

Ножом — в лежащую на столе ладонь врага. Нож через ладонь прошёл, словно сквозь лист бумаги. Пригвоздил руку к столу.

Враг взвыл.

Его правая рука под столом.

Опасно.

Бить в лицо, пока он в шоке.

А в это время враг, превозмогая боль, вскинул правую руку.

Травматический пистолет в руке.

Стол опрокинуть на него.

Китайгородцев перевернул тяжеленный стол, как пятикилограммовый табурет. И вместе со столом опрокинулся на пол враг.

Выстрел.

Запоздал.

Резиновая пуля зло чмокнула в потолок.

А второго выстрела не было. Китайгородцев налетел на своего врага и молотил кулаками его голову, превращая лицо в месиво. Очнулся он поздно. Поверженный враг лежал в луже крови. Китайгородцев повёл вокруг безумным взглядом. Увидел белое, как полотно, лицо Алёши. Тот обездвижел от ужаса. Даже не мог убежать. И когда забрызганный кровью Китайгородцев обернул к нему своё страшное лицо, Алёша не выдержал и заплакал. Он размазывал слезы по щекам и умолял:

— Не убивайте меня, пожалуйста!!! Не надо!!! Я вас прошу!!! Не убивайте!!!

— Он пришёл, — сказал Потёмкин. — Я спал. Он разбудил. Он сказал, что убьёт меня. Я всё ему рассказал, что знал. Простите! Он спрашивал меня ещё. Он хотел знать, где Михаил. Я не мог объяснить. Я не помнил, как называется тот населённый пункт. Он спросил, сможете ли показать вы. Я сказал, что вы наверняка сможете. Простите! Он сказал, что я должен заставить вас поверить в то, что он — это я. Я говорил ему, что это невозможно. Он сказал, что знает, как я однажды заставил мужа не узнавать жену. Это правда. Тот муж на сеансе думал, что его жена — совсем другая женщина. Он целовал её. Настоящая жена плакала. Это было. Ещё он показал мне пистолет. Он меня ставил на колени и хотел убить. Я согласился. Простите! Я сказал ему, что можно погружать в транс во сне. Потом вы пробудитесь, он будет рядом, и для вас он — это буду я. Простите!

Потёмкина трясло. То ли от страха перед Китайгородцевым, то ли оттого, что он столько времени провел связанным в выстуженном багажнике автомобиля, то ли от вида неподвижного окровавленного тела на полу.

— Простите!!!

ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:

«Клиент хочет ехать на кладбище. Десять часов утра. Москва спит после безумной новогодней ночи. Праздник у людей. А у клиента горе. Что-то с кладбищем у него связано. Первого января в десять часов утра — на кладбище! Ёлы-палы, как несправедлива к некоторым людям жизнь. Настоящий босс, я видел в офисе, как перед ним трясутся подчинённые. Буквально. До обморока. При мне бухгалтер грохнулась. Я лично её в чувство приводил, потому что все растерялись. У него денег немеряно, он перед Новым годом подарки близким подбирал, так потраченная сумма могла бы составить счастье какой-нибудь красивой, но ужасно бедной африканской стране. Можно было бы сказать, что он состоялся, и что он успешен — если бы он сейчас водку дома пил или в своей кровати спал, а не ехал бы на кладбище по до неправдоподобия пустым московским улицам.

Ваганьковское. Ворота заперты, вижу издалека…

— Подъезжаем.

— Принято.

Ворота открываются. Въезжаем. Наши. Больше никого. Дорожка. Не расчищена. Следы от внедорожника. Вот внедорожник. Стоит Лапутин. Здесь. Выходим. Я первый. Дверца. Клиент…

— Осторожно, скользко.

Почему не посыпали песком? Надо попенять Лапутину. Позже. Зато тропинку протоптали. Молодцы. Лапутин. Клиент. Потом я. Слева, справа — наши контролируют. Я их вижу. Кладбище пустынно. Одно удовольствие работать. Ага, вот. Вокруг могилы снег вытоптали напрочь. Наши проверяли. Цветы. Клиенту в руки. Не смотреть в глаза. Скорбь. Да, так вот насчёт проверок. Котляковское кладбище всех научило. Взорвали прямо на могиле. Было много жертв. Теперь охрана не подпустит клиента к памятнику близко, пока не прозвонит все окрестные могилы. Кто тут у нас? Анастасия Игоревна. Тридцать лет с хвостиком. А он у нас Игорь. Дочь. Дата смерти. Первое января. Как легко злодейка-жизнь праздник превращает в сплошную непрекращающуюся скорбь. Семь лет назад. У него праздника не было уже семь раз. И никогда уже не будет… Справа. Наш. Приблизился. Знак ему — контролируй! Понял. Отошёл. Не расслабляться. Клиент без шапки. Застудится. Надеть, конечно, не заставишь. Хотя бы встать за ним так, чтобы прикрыть от ветра… Жена его в больнице. Совсем слабая она. Это после смерти дочери, конечно. Счастья нет и никогда уже не будет… Мороз сегодня. Застудится. Надо всё-таки сказать…

— Извините пожалуйста, Игорь Александрович. Морозно. Шапку бы надели…

— Отойди!

— Хорошо. Но Наталья Фроловна в больнице. Если вы не дай бог сляжете…

Надел. А мог бы и наорать. Пронесло на этот раз. Всякое бывает. Цветы. Розы. Положил прямо на снег. Красиво. Но бесполезно. За эти семь лет цветов на могилу дочери переносил, наверное, больше, чем подарил ей за тридцать лет её короткой жизни. Горе…

— Первый. Чисто.

— Шестой. Чисто…

Уменьшить громкость переговорника.

— Пятый. Чисто…

— Четвёртый. Чисто…

Надо отойти на несколько шагов. Клиенту будет спокойнее. Лапутин рядом с ним. А мой переговорник будет не так слышно. Хотя перед мертвецами неудобно. Тихо у них было. А тут мы приехали. Простите, у нас работа. Сазонова Агриппина Ивановна… Морев Филипп Александрович… Лисицын… И ещё Лисицын… Свежая могила, высокий холмик и временный деревянный крест… Глеб Георгиевич… Тоже молодой, судя по датам. Недавно умер, в ноябре. А рядом Георгий Александрович. Этот — генерал. Отец и сын. Сын пережил отца на десять лет. Молодым ушёл. Что может быть? Сердце. Или машина сбила. Да, жизнь короткая случилась до нелепости. Лисицын… Странно, что так притягивает взгляд… Глеб Георгиевич… Глеб Лисицын… Нет, никогда не знал такого. Может, в прежней жизни? Мы думаем, что ничего такого не бывает, а оно свербит в груди, напоминает о том, что когда-то знал, потом забыл… Может, мы действительно проживаем много жизней, только потом не помним их? Можно ли заставить вспомнить? Каким-либо образом… Гипноз, допустим. Погрузили тебя в транс, и ты вспомнил, кем был в прежней жизни. Надо у Потёмкина спросить. Если он не уехал на гастроли».