Владимир Гриньков - Я – телохранитель. Забыть убийство

— Достаточно, — махнул рукой Китайгородцев.

Потёмкин стал выводить дядю Стёпу из состояния гипнотического транса. Меньше чем через минуту тот открыл глаза. Взгляд его блуждал. Он вряд ли помнил, что с ним происходило какие-нибудь пять минут назад. Китайгородцев склонился над ним.

— Водку с Глебом приходилось пить? — спросил Китайгородцев.

— Бывалоча, бухали.

— А про Стаса, про его брата, говорили за столом?

— Этого не помню. Бухали так, что туман в башке.

— Но он тебе говорил, что хочет брату фигу показать?

Тут что-то с дядей Стёпой произошло. Он так сильно удивился, что это его удивление тотчас нарисовалось на его лице.

— Ага! — растерянно признался он.

Никак не мог сообразить, откуда Китайгородцев это знает.

— А говорил, что наследник отнимет у Стаса всё наследство?

— Говорил, — в очередной раз испытал потрясение дядя Степа.

— Наследник — кто? — почти ласково спросил Китайгородцев.

— Я не знаю.

Конечно, он не знал. Если бы знал, сказал бы ещё раньше, под гипнозом.

Дядя Стёпа показал дорогу к ближайшей церкви. Здешний батюшка был молод и интеллигентен.

— Я к вам за помощью, — сказал ему Китайгородцев. — Помогите мне, пожалуйста.

Батюшка смотрел ему прямо в глаза. Китайгородцев подумал, что надо быть осторожным, чтобы благожелательность во взгляде собеседника не сменилась подозрительностью.

— В прошлом году, весной, я встретил здесь, неподалеку, священника, — сказал Китайгородцев. — И имел с ним беседу. У меня было много проблем… Много сомнений… Даже неверия… Он мне очень помог тогда… Объяснил… Мне стало легче. Но сейчас настал такой период… Он опять мне нужен. А я не знаю, где его искать. Не спросил в тот раз. Я думал, что мне больше не придётся… Я ничего о нём не знаю, даже имени. Помню только, что у него машина такая чёрная была. Кажется, «Волга».

Всё так же батюшка смотрел Китайгородцеву в глаза, и ему вдруг отчего-то стало невыносимо тяжело. Хотелось отвести взгляд. Китайгородцев уже понял, что собеседник не поверил ему, распознал эту наспех слепленную ложь. И он не выдержал, опустил глаза. Пауза затягивалась и уже была невыносимой. В церкви сейчас не было других людей. В абсолютной тишине пугающе громко потрескивали свечи.

— Возможно, я знаю, о ком вы говорите, — внезапно сказал батюшка.

Китайгородцев дрогнул. Но не посмел поднять глаза.

— Это отец Алексий, по-видимому. Он приезжает к нам иногда, и у него машина чёрная, вы правы. «Волга».

— Где мне его искать? — пробормотал Китайгородцев.

Батюшка рассказал подробно. Голос его звучал благожелательно. Может быть, Китайгородцеву всё-таки удалось обмануть его?

— Вы запомнили? — мягко спросил батюшка.

Китайгородцев решился посмотреть ему в глаза. И в первую же секунду понял, что никого он здесь не перехитрил.

— Вы мне не поверили, — сказал Китайгородцев.

Не спросил, а именно сказал. Для него теперь сомнений в этом не было.

— Да, — подтвердил священник.

— Почему же не прогнали?

— Я не могу, — сказал батюшка. — Я вижу ваши глаза. У вас нехорошее что-то в жизни происходит. Вам плохо. Вы пришли за помощью.

— Да, это правда. Простите меня.

— Бог простит!

Перекрестил на прощание.

— Поедешь с нами, — сказал Китайгородцев дяде Стёпе, садясь в машину. — Это километров пятьдесят отсюда. Скажешь, этого ли человека ты видел прошлой весной.

Дядя Стёпа не перечил. Он сейчас был как манекен — без собственных желаний и поступков. Хочешь — в углу его поставь, хочешь — в машину усади. Всё ему едино, всё снесёт безропотно.

Сгущались сумерки. Короткий предзимний день догорал. Пока доехали до нужного им места, уже совсем стемнело.

Церковь была заперта. Сторожа нет, и не у кого спросить.

Китайгородцев постучал в дверь ближайшего к церкви дома. Шаги. Звякнула щеколда. Дверь распахнулась.

— Здравствуйте, батюшка! — сказал растерявшийся от неожиданности Китайгородцев.

Этого человека он узнал сразу. Видел его в доме у Лисицыных. Михаил привозил его, и батюшка читал молитву в маленькой домовой церкви.

Священник тоже Китайгородцева узнал. И было заметно, как он насторожился.

— Здравствуйте, — сказал отец Алексий.

Он замешкался на секунду или две, не зная, как будет лучше: пригласить гостя в дом или разговаривать за порогом. Потом всё-таки решился и пригласил:

— Проходите, пожалуйста.

Комната, в которую вошёл Китайгородцев, была пуста, а из соседней выглядывал целый выводок детей, их было пять или шесть. Батюшка закрыл дверь той комнаты, отгородился.

— Сюда прошу, — указал на стул.

Сам тоже сел, руки положил на стол, сплёл пальцы, чем снова выдал свое волнение.

Лампадка освещала образа в углу неярким светом. Иисус строго смотрел на Китайгородцева. В его взгляде Китайгородцеву привиделась настороженность.

— Вы помните меня? — спросил у священника Китайгородцев.

— Разумеется. Как ваш друг?

Это он про Хамзу спросил.

— Он жив, — сказал Китайгородцев.

— Бог милостив.

Отец Алексий смотрел выжидательно. И напряжение его не отпускало. Китайгородцев это видел.

— Я ищу Михаила, — сказал Китайгородцев.

— Здесь? — удивился собеседник.

Китайгородцев не смог понять, искреннее ли это удивление.

— Мне надо знать, где его найти, — сказал Китайгородцев.

— То, что не в этом доме, я могу поклясться. А что, он куда-то исчез?

Всё-таки неискренен он был, теперь Китайгородцев это обнаружил.

— Да, он исчез. И Наталья Андреевна — тоже. Даже Станислав Георгиевич не в курсе того, где они могут быть.

— А что — он интересовался? — спросил собеседник и прикрыл глаза веками.

— Я не от него! — поспешил откреститься от Стаса Лисицына Китайгородцев.

Но это, кажется, уже не имело значения. Собеседник сейчас чем-то напоминал Китайгородцеву черепаху, которая всё глубже и глубже втягивает голову под панцирь в случае опасности. Батюшка чувствовал опасность.

— Я ничем не смогу вам помочь, — сказал отец Алексий.

— Скажите хотя бы, где его искать.

— Вы преувеличиваете степень моей близости к семье.

Теперь было понятно, какую тактику он изберёт. Ничего не знаю, я в их дом не вхож, и для меня их пропажа — такая же загадка, как и для вас, поверьте мне. Эту уже выстроившуюся в голове у батюшки конструкцию Китайгородцев готов был разрушить сразу, пока она не закостенела. Потому что если батюшка выстроит защитные редуты окончательно, он потом и стоять будет до конца, и к истине уже не пробиться.

— Я степень вашей близости хорошо себе представляю, — сообщил Китайгородцев. — Я, например, в курсе той истории, что случилась здесь, недалеко, в прошлую весну. Под Борщёвкой. Помните?