Валерий Ковалев - Иловайский капкан

— Вы помните, какая сегодня дата?

— Еще бы, товарищ майор, — ответили несколько голосов. — День Победы!

— Держи, Петро, — протянул Шубин одному из прапорщиков две купюры. — Возьми водки и закусить. Отъедем от города, отметим.

— А ведь даже флагов нету, Александр Иванович, — пробасил самый рослый из парней, прапорщик Валера Шалимов.

— Зато тут есть проспект Бандеры, — откликнулся второй. — Вон, на углу дома табличка.

— Не город, а оуновское кубло, — пробубнил кто-то из бойцов. — Пострелять бы их всех на хер.

Петро вернулся с двумя объемистыми пакетами, и «рекстон» тронулся с места, взяв курс на Киев.

Минут через пять на дороге показалась немногочисленная колонна демонстрантов с красными флагами и цветами. Шли, в основном, пожилые люди. Женщины и мужчины. Некоторые из стариков были с советскими наградами на лацканах.

— Идут возлагать венки к Вечному огню, — сказал кто-то из спецназовцев.

— Смотрите, а навстречу другие, — тяжело заворочался Шалимов. — Не иначе, местные бандерлоги.

— А ну-ка, Костя, тормози, — бросил водителю Шубин.

Внедорожник притерся к обочине и встал как раз посередине между двумя колоннами.

Между тем потоки сближались, вторая, шедшая от центра, была значительно больше. Впереди здоровенный парубок с оселедцем на голове тащил портрет Бандеры, за ним несколько таких же вели под руки тройку древних стариков в форме ОУН-УПА с многочисленными значками на мундирах, а позади размахивала дрекольем и бесновалась толпа, состоявшая из молодежи.

Когда меж колоннами оставалось метров пятьдесят, из переулка выкатил автобус, резко затормозил, и из него стали выскакивать милиционеры с дубинками.

— Взвод ППС, — сказал кто-то из бойцов. — Вовремя.

Жидкая цепь правоохранителей встала живой преградой меж остановившихся друг против друга колонн, и из бандеровской кто-то прогавкал в мегафон «бый зрадныкив!».

В колонну с флагами и сотрудников МВД полетели булыжники, в первых рядах завязалась драка.

— Так, — выщелкнул из штатива у ног «демократизатор» майор. — Оружие оставить в машине с Костей. Остальным надеть сферы и на выход!

Спецназ прибежал на место вовремя. Один из сержантов уже валялся на земле, и его пинали ногами несколько молодчиков, остальные с ревом напирали на стражей правопорядка.

— Цепь! — перекрывая шум, рявкнул майор, бойцы протиснулись к коллегам и дружно заработали дубинками.

Первые ряды нападавших смешались, кто-то визгливо заорал «бэркут!», и обстановка резко изменилась. Увидев спецназ, пэпээсники оживились, усилили напор, и толпа националистов стала разбегаться. На руках самых активных, сваленных наземь шубинскими бойцами, милиционеры защелкивали наручники и препровождали в автобус.

— Спасибо тебе, майор, — подошел к Шубину раскрасневшийся подполковник с рацией в руках. — А то я уже собирался вызывать подмогу.

— И вид нас спасыби, — прихромал со стороны возмущенных ветеранов войны щуплый старичок с тремя орденами «Славы» на потертом пиджаке в сопровождении еще двух ветеранов. — Гарно далы цим фашистам!

— С праздником вас, отцы, — тепло пожал руки всем троим Александр Иванович (то же сделал подполковник), — можете следовать дальше.

— И мы с вами, — добавил милицейский начальник. — Теперь все будет нормально.

Отъехав от Тернополя километров пятьдесят, переваливаясь на колдобинах, внедорожник свернул на грунтовку и встал на опушке леса. Когда бойцы вышли из кабины, в уши полилась тишина, перемежаемая стуком дятла, ноздри заполнили запахи цветов и разнотравья.

— Хорошо-то как, — восхищенно обозрел ландшафт майор. — Всем накрывать на стол! Будем отмечать День Победы!

Из багажника тут же извлекли пятнистую плащ-палатку, на которой появились четыре бутылки «Немирова» с перцем, брус розоватого с запахом чеснока сала, три оковалка одесской колбасы, буковинский сыр, шпроты, а также пучок зеленого лука и четыре пышные паляницы. Неподалеку обнаружился кристально чистый ручей, где все, стянув камуфляж, смыли трудовой пот и, весело переговариваясь, вернулись к своему «рекстону». Взявший на себя обязанности хозяина, Шалимов свинтил пробки сразу с двух перцовок и наполнил доверху семь пластиковых стаканчиков. Бойцы взяли их в руки, майор первым встал (то же проделали остальные) и торжественно произнес:

— С Днем Победы, парни! За всех, кто воевал! За наших отцов и дедов!

Стаканы беззвучно сдвинулись, группа выпила.

— А теперь прошу всех к столу, — чуть улыбнулся Александр Иванович. — Самое время подкрепиться.

Ели молча и неторопливо. Время от времени Валера подрезал финкой сала, колбасы и мягкого, с хрустящей корочкой, удивительно вкусного хлеба.

— Налей по второй, — убедившись, что парни хорошо закусили, кивнул прапорщику Шубин.

Когда тот закружил бутылку над стаканами, кто-то из бойцов удивленно протянул:

— Глядите, беркут!

В синем с перьями облаков небе гордо и величаво парила птица, зорко оглядывая землю.

— Знаково, — проводил ее взглядом майор. — Выпьем за него, — принял в руку стаканчик.

— И за нас тоже, — обведя взглядом друзей, добавил Петро.

Выпили. Закусили. Как водится в такой день, парни стали вспоминать своих дедов (бойцы были намного моложе командира), которые сражались в Великую Отечественную войну с фашизмом. Таких оказалось трое. У Валеры Шалимова, Петра Гузяка и Кости Ярового.

— А у вас, Александр Иванович, кто-то воевал? — спросил Гузяк, и все поглядели на майора.

— Дед, отец и три моих дяди, — задумчиво ответил тот. — С фронта вернулись только отец с дедом.

— Давайте помянем всех фронтовиков? — обведя всех глазами, предложил самый молодой из спецназовцев, Митя Васнецов.

— Обязательно, — сказал майор.

Налили. Молча выпили.

— Так, а теперь всем отдыхать до 18:00, — взглянул на часы Шубин.

Когда солнце зависло над кромкой синих лесов, внедорожник несся по пустынной трассе. Бойцы сонно дремали на своих местах, из магнитолы лилась музыка Поля Мориа, Шубину грезился мост над тихими водами.

Над Старобельском опускался летний вечер. Полуденный зной сменился легкой прохладой, наносимой со стороны окаймленного плакучими вербами Айдара, по опустевшим центральным улицам изредка проезжали автомобили, где-то на окраине в садах гукала горлинка. Размеренно и печально.

Во дворе помпезного дома, выстроенного в европейском стиле, под синеющим на штангах виноградом, за столом сидела семья Линников и ужинала. Хозяин в нарядной белой рубашке, немного постаревший, с благородной сединой на висках, напротив — его вторая жена (с первой Владимир давно расстался), а по бокам двое юных чад — мальчик и девочка.