Анатолий Мусатов - Русская сага

В силу своего острого, умудренного житейским опытом, ума, она не стала расспрашивать сына впрямую о причинах перемен в его поведении. Но однажды его случайная обмолвка в разговоре дала понять, что с ее сыном случилось самое заурядное, и, вместе с тем, неотвратимое и высочайшее в жизни любого человека испытание чувств. Ее Сереженька был влюблен.

Открытие стало для нее потрясением. До сих пор мать была убеждена, что логикой и здравым смыслом она всегда сможет доказать сыну свою правоту и, если надо, переубедить его в своем намерении. Но то, что ей открылось, коренным образом меняло весь ход их жизни. Мать прекрасно понимала, что доводы рассудка в этом случае есть не более чем простая банальность. Сергей был всегда последователен и настойчив в достижении своей цели. И потому она ни на мгновение не сомневалась в том, что ее сын, как всегда, не отступится в своем желании…

Всю жизнь она пестовала и направляла сына в то русло, которое ей представлялось единственно истинным. Этому, жертвуя личной жизнью, отдавала все свои силы. С тяжким предчувствием в сердце мать понимала: та, которая войдет в их жизнь, лишит ее главного смысла жизни – отберет у нее сына. А ее убеждения, любые доводы и увещевания будут лишь воздвигать между ней и Сережей глухую стену непонимания и неприязни.

С каждым днем она все более явственно ощущала, что Сережа с неотвратимой неизбежностью погружается в мир эйфории влюбленности. Он решительно отстранялся от любых ее попыток вызвать его на откровенный разговор. Он уже не принимал никаких советов, ее осторожных просьб не терять голову, даже высказанных обиняком. И после очередной отвергнутой попытки прояснить его мрачно-меланхолическое состояние, только укрепило ее решимость установить над сложившейся ситуацией полный контроль.

Приятель Сережи стал для нее самым ценным источником информации, тем более что она прекрасно разобралась в Юрином характере. Его несколько наивные житейские представления стали хорошей основой для выяснения всех качеств и достоинств Сережиного увлечения. Не искушенный в вопросах женской дипломатии, Юра простодушно выкладывал ей все перипетии отношений между ее сыном и Миленской.

Из первых же ответов мать быстро поняла, какой набор свойств души и характера составляет предмет Сережиного обожания. И это ее ужаснуло. Она и представить себе не могла, что избранница ее сына будет настолько не соответствовать ее представлениям о его будущей спутнице жизни…

По губам Сергея Дмитриевича скользнула легкая улыбка: «Мать как в воду глядела, когда решила, что мне не удастся совместить две взаимоисключающие вещи: любовь и ее виды на мою дальнейшую судьбу. Она сразу раскусила невозможность такого «альянса». Слишком разные мы были с Натальей… И все было впустую… Мне и вправду нужно было ожечься как следует, чтобы вылезти из шкуры Ромео… А подпалил я ее тогда основательно… Н-да-а…».

Сергей Дмитриевич отбросил карандаш, которым машинально чертил замысловатого вида завитушки на листке бумаги. Для него сейчас была совершенно очевидной странная коллизия жизни: молодость слепа, но права в своей слепоте, опыт всегда прав, но без ошибок молодости не имеет шансов на существование. Опыт других – это унижение собственной значимости. Пусть его опыт будет не таким, как у всех. И хуже и трагичнее, но это будет собственный выбор. И ничего не значат тщетные попытки «образумить» неопытное существо…

Мать была трижды провидчески права. Но ее мудрая и осмотрительная политика превратилась для него, тогдашнего, в отрицание права на любовь. Не в силах преодолеть противоречий меж желанием матери и обрушившимся на него чувством, из внимательного и послушного отрока, он превратился в полубезумного, истерзанного жаром страсти мужчину…

Под крышей огромного, как стадион, цеха было сумрачно и тихо. Сырой воздух, отдающий запахом слежалых химикатов, прелой бумаги и еще чего-то пахучего, резко отозвался в носах приятелей непривычным першеньем. Гулкое эхо многоголосием разнеслось по всему пространству огромного строения. Простертое высоко над ребятами перекрытие вызывало у них смешанную реакцию любопытства и невольного опаски – как бы этот огромный полог не рухнул вниз от их громких разговоров. Сквозь редкие проемы, прорезая полумрак косыми светящимися лезвиями, падали на пол полосы дневного света. Они казались мистическими колоннами, созданными из овеществленного света. Сергей невольно замер, впитывая в себя эту, так внезапно возникшую перед ним, полуреальную панораму.

Кушнаренко бросил лопаты, принесенные из подсобки. Глядя на бугрившийся многочисленными кучами мусора пол, недовольно буркнул:

– Уй, Серега! Тут нам запросто свои кости положить придется! Это ж на весь день, а то и на завтра останется! Точно, загонят нас сюда завтра опять!

Сергей хмыкнул:

– Посмотрим…

Он свалил метлы на груду лежащих лопат и повернулся к Юрке:

– Не боись. Завтра у нас нет производственной практики, а к следующему четвергу они сами все уберут. Понял?

– Наверное… – неуверенно протянул Юрка. – Только мне кажется, что без нашей даровой силы тут еще не обойдется…

Он еще что-то хотел добавить. Появившийся Боровой, собрав ребят, быстро определил каждому его участок. Сергей не знал, что и думать. Случай повернул так, что вместе с ним в одной бригаде оказался Вадим и три девочки, среди которых была Наташа. Юрка, брезгливо скривившись, покосился в сторону небрежно оперевшегося на лопату, Вадима:

– Не было печали! Теперь вкалывай и за этого мордожопика!

Сергей ничего ему не ответил. Взяв лопату, он подошел к горе мусора. Сделав замах, сосредоточенно стал врубаться в заледенелую слежалую массу. Юрка, временами косясь на остальных ребят, отпускал ехидные реплики, вроде: «Теперь пятилетку точно в три года добьем!..». Нагрузив носилки с верхом, Сергей отложил лопату:

– Поехали, Юр! Передохнем у мусорки. А то тут некоторые решили перебросать эту кучу нашими руками!

При этом он бросил выразительный взгляд на Вадима. Тот, стоя в картинной позе посреди девочек, что-то вдохновенно излагал. Юрка, издав одобрительное «Класс!», с готовностью взялся за ручки носилок. Приятели не спеша проследовали к огромным бакам, установленным около входа в цех. Сергей зажмурился от яркого солнечного света:

– А что, Юр, может, погреемся вон там, на бревнах? Думаю, нам стоит подождать здесь, пока некоторые не принесут свою порцию. Чтобы не было обидно за отработанное на кого-то время. Как думаешь?

– Ну, ты голова! – восхитился Юрка. – Точняк, пока не увидим этого пижона здесь, туда не пойдем. Носилки за носилки!

Парни расположились на теплых бревнах. Они уже приготовились к долгому приятному расслаблению, как их окликнул подошедший сзади Михаил Валентинович: