Анатолий Мусатов - Русская сага

Юнкер поначалу не мог понять, отчего такое противоестественное сочетание телег и людей вызвало в нем ощущение брезгливой жалости. Такая бывает при виде сильного существа, вынужденного поступать против своей воли.

Он вспомнил, как в детстве его испугали картинки из какой-то исторической книжки, изображавшие сцены казни рабов. Тогда же и репинские «Бурлаки» приводили его в недоумение; почему и кто посмел запрячь людей как лошадей? Были еще какие-то смутные образы, вызывавшие в детстве бурный протест против насилия. Всплывая в памяти, они пробуждали тогда в его детской душе такое же живое сострадание. Но сейчас юнкер с чувством удовлетворения и справедливой кары смотрел на людей, тянущих тяжелогруженые повозки.

Под непрекращающиеся насмешки казаков обоз втягивался в расположение эскадрона. «Эй, глянь, как энтих бычков увязали! Ха!.. Как дите на помочах!..». Матросы, увязанные друг с другом вожжами и веревками, молча сжимали кулаки на скрученных за спиной руках.

Подскакавший ротмистр, не спешиваясь, крикнул ближайшему казаку:

– Подъесаула ко мне…

Но Семен Владимирович, придерживая рукой висевшую на боку шашку, уже бежал к ротмистру:

– Господин ротмистр, дивизион готов к походному построению!

Федор Иванович вытер лоб платком и ткнул нагайкой в обоз:

– Семен Владимирович, вот что…

Ротмистр хмуро оглядел растянувшийся на три десятка метров обоз.

– Видишь этот табор? Поставь-ка к каждой телеге по паре казаков… Пусть поработают нагайкой, ежели что… Да не переусердствуют… Другого тягла у нас пока нет. Через тридцать пять километров Журавская. Там возьмем обозных лошадей. А до этого из них надо выжать все, что можно. Времени совсем нет. Понятно?

Подъесаул усмехнулся и коротко кивнул:

─ Разумею, Федор Иванович! Хлопцев поставлю смекалистых. Уж они умеют обращаться со скотом…

Казаки засуетились, выдвигаясь первым эскадроном вперед обоза. По обе стороны быстро развернулась цепь верховых. Замыкала обоз сотня второго эскадрона. По всему построению пролетела команда начать движение. Вытягиваясь на дорогу, двинулись первые казачьи тройки.

Юнкер оглянулся на станицу. Его сердце сжалось от горестной мысли, что за дальними хатами, на станичном погосте остался его отец. Он не мог представить себе, что сейчас покинет навсегда его могилу. Юнкер машинально выполнял приказы, говорил и что-то отвечал, не вникая в суть происходивших вокруг него событий. И только поэтому раздавшаяся с другого конца станицы беспорядочная винтовочная стрельба, дробный перестук пулеметных очередей остались для него такими же посторонними звуками, что и ржание коней, выкрики команд и скрип тележных осей. Но те, кто тянул телеги, разом стали, будто стрельба эта прошлась по их сердцам. Моряки поняли, что их братья, в глубоком, душном овраге обрели свое последнее упокоение. …

– Что зачинились, матросня краснопузая?! Отчирикались ваши комиссарики пархатые! Небось, рады, что при деле оказались?! – хохотало вокруг бородатое казачье воинство. – Ножки-то приослабли в коленях!.. Не пужайся, большевистское отродье! Нагайка, она лучшее снадобье при энтих случаях! Пошла, сыть поганая, неча прохлаждаться!

Казаки заработали нагайками по впряженным с краю морякам. «Полегче, полегче, казачки! – крикнул кто-то из них. – На том свете зачтется! У чертей память долгая и плети у них не в пример вашим линькам!..».

Казаки, матерясь и продолжая нахлестывать моряков, наконец, сдвинули с места обоз. Прискакавший с расстрельной командой хорунжий Гонта, носясь из конца в конец, подгонял и самих казаков, и впряженных матросов. То и дело, хватаясь за шашку, красный от наваливающейся жары и злобы, хорунжий гнал и гнал матросов, пока не добился своего.

Моряки постепенно перешли на легкий бег. Дорога, углаженная степными ветрами, перетертая сотнями тележных колес, мягко ложилась под ноги, не затрудняя и без того их тяжкую работу. Такое начало несколько успокоило ротмистра. Он с облегчением стал думать о благосклонности случая. Не случись быть по нынешнему утру в наличии этой матросни, пришлось бы вьючить всю обозную поклажу на казачьих лошадей. Верховые казацкие кони не обозные лошади. Без канители бы не обошлось. Не привыкшие к тяжкой клади, они быстро бы выдохлись. Табун кляч, стреноженных этой кладью, сразу обездвижил бы пол эскадрона.

– Резво начали матросики! Неплохо бы гнать их таким аллюром и дальше, как думаете, Федор Иванович?

Подъехавший штабс-капитан довольно разглядывал тянущих натужной трусцой обоз моряков.

– Посмотрим, – неопределенно пожал плечами ротмистр. – Через час навалится жара, тогда будет видно.

Федор Иванович отлично понимал, что такой бег скоро превратит моряков в бесполезное стадо обессиленных тел. Об этом же думали и сами моряки. Сипло выдыхая воздух из груди, они жадно вдыхали свежую порцию. С каждым его глотком они чувствовали все возрастающую тяжкую духоту.

Они бежали, как и вчерашним днем, но сейчас судьба послала им более тяжкое испытание. Скажи им кто о таком исходе еще с полмесяца назад, утирать бы говоруну кровавую юшку от крепкого матросского кулака. Но не нашлось среди них никого, кто мог бы такое даже вообразить. Ныне же судьба явила морякам свой страшный выбор: «Лечь здесь или сдюжить…». Вокруг них простиралась степь, – сухая, необъятная и враждебная. Плотное казачье кольцо казалось морякам неумолимыми слугами смерти. Каждый из казаков желал им скорой гибели. От этого тянуло мертвенным холодком по сердцу. Но каждого моряка от самовольной смерти держало слово данное друг другу: «Не бросать брата своего один на один с лютой вражиной пролетарской революции! Погибать ─ так всем вместе…!».

Ротмистр жестом подозвал едущего поодаль денщика. Получив распоряжение, Колобов послал рысью свою лошадь вперед, к началу обоза. Там виднелась крепкая, плотно сидящая в седле, фигура подъесаула. Выслушав Колобова, подъесаул отдал эскадрону команду. Колонна приостановила движение. От первой телеги, где везли провиант и воду, отделилась пара казаков с большой баклагой. Остановившись у головной телеги, они наполнили фляжки водой. По очереди освобождая морякам руки казаки по очереди отдавали фляги. Едва матрос выпивал свою порцию, его снова приторачивали к телеге. Казаки, не задерживаясь, перемещались к следующей телеге. Уваров, глядя на процедуру водопития, под конец одобрительно кивнул головой:

─ Разумно, Федор Иванович. Не то лишились бы мы своего тягла. Какая жара наваливает…

Штабс-капитан снял фуражку и тщательно протер ее платком изнутри. Федор Иванович видел, как тяготит штабс-капитана, обтягивающий его фигуру, плотного сукна китель. Но Уваров не делал даже попытки расстегнуться хотя бы на пару верхних пуговиц. Ротмистру было понятно состояние духа штабс-капитана. Уваров, может быть, сам того не подозревая, не хотел давать слабину перед теми, кто сейчас изнывал в упряжи. Такие люди иногда встречались Федору Ивановичу. И ему самому такое состояние духа было близким и понятным. Враг не должен сознавать хоть в чем-то свое моральное превосходство. Схватка противников ─ это не только кулачный бой, но и превосходство духа. Иначе без такого понимания схватки она неизбежно превратится в убийство беспомощного противника. Федор Иванович именно так и поступал в любом противостоянии, даже таком, где он явно ощущал подлое коварство врага…