Виктория Падалица - Палач Иллюзии 6, 7

А вот наше семейное счастье подкосилось в один миг. Не успели глазом моргнуть, как наш покой был обречен на трагичную гибель.

Беда пришла, откуда не ждали – безумно влюбленный, отвергнутый и изгнанный с позором Казбек, именно в самый важный для Авроры день напомнил о себе с разрушительной, взрывной в буквальном смысле силой.

И мы на сей раз оказались бессильны против "катастрофической" подачи его намерения – заполучить Аврору любой ценой и любыми смертями.

Казбек позаботился, чтобы его возлюбленная осталась сиротой перед тем, как будет принадлежать ему. Позаботился, но не до конца, тем и допустил роковую ошибку.

Есть те слёзы, которые мы боимся проливать,

И есть те земли, которые полны страданий.

Моя душа была одержима, и твой разум это позабыл.

Мы все рождены, потому что так и должно было быть.

И также мы все скоро умрем,

Ведь как и ты, я одинок…

Das ich, "Reanimat".

За день до похищения Авроры…

Всегда приезжал в клуб боевых искусств пораньше, до появления Марджаны и учеников, чтобы побыть наедине со стенами, в которых осталась частица моего брата. Всегда сидел подолгу на матах, не меняя положения тела, и глядел перед собой.

Всегда делал так, и сегодняшний день – не исключение.

Как и обычно, я вслушивался в тишину зала и тосковал, вспоминая голос Дилияра, его низкий заливистый смех и даже запах сигарет, которые он курил.

Табачный дым с малых лет у меня вызывал стойкое отвращение вплоть до спазмов в горле и головокружения.

Но сейчас, в эти одинокие минуты неумолимо беспощадной тишины, я бы отдал многое, только бы вновь уловить именно тот запах в воздухе, а следом услышать до боли знакомое шарканье босых ног по полу и громкое "Брат".

Несмотря на то, что меня, как, впрочем, и всегда на протяжении полутора лет, окружала полная тишина и гнетущая пустота, я ощущал незримое, неосязаемое, но несомненное и успокаивающее присутствие Дилияра. В каждой половице, в каждом миллиметре стен, окон и дверей я чувствовал его, и порой даже слышал дыхание в спину.

Я знал, что брат здесь и наблюдает за мной каждый раз, когда сюда приезжаю. Но его чувствовал очень хорошо особенно в этом, его любимом малом зале.

Когда-то Дилияр проводил занятия именно здесь. И именно здесь до сих пор царила его личная атмосфера, и даже были уловимы прежние вибрации. Создавалось стойкое ощущение, что Дилияр вот-вот зайдет в зал – настолько это помещение было пропитано его аурой, только запах сигарет исчез, что меня бескрайне удручало.

Полтора года назад я стал преподавать именно в этом зале. Здесь Дилияр смотрит на меня, слышит всегда, хоть и не отвечает. Чувствую его ментально и твердо знаю, что он никуда не ушёл. Он предпочел остаться с нами, со мной, чтобы помогать не сойти с предначертанного пути. Дилияр с нами, мы его просто не видим. Его пристанище здесь, в стенах и залах клуба, куда он душу свою вложил однажды и тут же оставил её после смерти.

Чаще всего я мысленно обращался к Дилияру, но иногда, когда совсем было тоскливо на душе, либо, когда он снился мне, я разговаривал с ним так же непринужденно, как с любым другим человеком из плоти и крови.

Свой монолог я всегда начинал с одних и тех же слов. Просил у брата прощения за то, что не сберег и за то, что не могу видеть его сына так часто, как хотелось бы мне и как следовало бы мне.

Ведь Алиса, вдова моего брата, пожелала отстраниться от нашей семьи и от меня в первую очередь. Она поспешила выскочить замуж сразу после смерти Дилияра, но не по любви, а по расчёту, чтобы не оставаться матерью-одиночкой. И сейчас, хоть она и живет с новым мужем, до сих пор ходит в трауре.

Муж её – хороший человек, терпеливый и понимающий. Иначе какой бы муж выдержал смотреть на страдания жены по другому мужчине?

Он золотой мужик просто, подарок ей свыше, и всем бы такого. Но Дилияру-младшему он отцом не будет, и о том я резко высказал ему в лицо, чтобы даже не пытался перепутать моему племяннику всё в голове.

Свою позицию я обозначил жёстко и аргументировал тем, что Дилияр-младший имеет право знать свои корни. Он и сам с годами поймет, что тот белый американец ему не родной отец, но я требовал, чтобы это случилось раньше, чтобы племянник не привыкал к чужому дядьке.

Но Алиса сразу и полностью абстрагировалась от общения на любые темы со мной даже по телефону – так ей было проще переживать утрату. Причина в нежелании поддерживать связь была очевидна, ведь Алисе невыносимо видеть меня и слышать, потому что мы с Дилияром невероятно похожи, по их с Катей обоюдному мнению. Даже Катя моя когда-то путала нас, а для Алисы переживать всё это на постоянной основе ни к чему – её психика слишком расшатана и не внушает уверенности, что способна к саморегенерации.

Моё ненавязчивое присутствие в их среде обитания жёстко выбивало не только Алису из колеи, но и подставляло под удар психику любимого племянника.

Даже краткий телефонный разговор между нами без посредников в лице Кати не заканчивался без слёз Алисы и истерических убеганий в другую комнату. Алиса после общения со мной срывалась на домашних, и из-за этого страдал в первую очередь ребёнок.

Я разделял глубокую душевную боль этой женщины и не желал ей зла даже за то, что она была и есть неверна моему брату. А потому после пары неудачных попыток договориться при встрече, последняя из которых закончилась для Алисы нервным срывом и попыткой суицида при нас с Катей, я оставил идею сломить в ней самозащитную принципиальность.

Алиса после той выходки написала сообщение, в котором извинилась и пообещала, что пойдет к психологу, и через полгода я уже не буду вызывать в ней стойкие ассоциации с братом.

Но я не верил её обещаниям. Алиса нескоро забудет Дилияра, если вообще когда-либо забудет. Сын её – копия отца, и имя у него такое же. Сын всегда будет напоминать Алисе о трагедии, и со мной, соответственно, она знаться не захочет никогда. Даже если перестанет видеть во мне покойного мужа, то не забудет, что именно я втянул его в войну, я недоглядел, и я не успел спасти. Она будет винить меня до конца жизни.

Я бы очень хотел наблюдать за тем, как растёт Дилияр-младший. Хотел бы видеть его так же часто, как и своих детей. Но всё, что я могу на данный момент – это помогать ему на расстоянии и через Катю выпрашивать фотографии с видео.

Общаться по видеосвязи нам пока невозможно, потому что племянник слишком мал. Но я упорный, и я подожду.

А когда племянник достаточно подрастет, я поведаю ему историю о том, кем был его отец в свое время, как он стал легендой бокса, как пал на войне смертью храбрых, сколько добрых дел сотворил при жизни и от скольких плохих дел уберег меня.