Ульяна Подавалова-Петухова - Любовь и проклятие камня

У врача было озадаченное и хмурое лицо. По нему скользили какие-то тени, которые молодому господину разгадать не удавалось.

– Говорите все без утайки, – прошептал Соджун, а горло перехватило.

Доктор глянул на него, вздохнул.

– Ее били, долго били. У нее все тело в синяках. Просто живого места нет. А еще пытали…

– Пытали? – выдохнул Соджун, чувствуя, как слабеют колени.

– Да, щиколотки прижгли, ходить она еще долго не сможет. Как и говорить, – вздохнул доктор.

– Говорить?

– Я уже спросил у ее дочери… эти… солдаты ее петь заставили.

– Петь? – ужаснулся капитан, а рука сама зашарила в поисках меча.

Доктор закивал.

– Я все понимаю, измена, предатели, но она женщина! Ей просто хотелось спасти детей, как и любой другой матери, – проговорил господин Хван, сокрушенно качая головой.

– Вы … многого не знаете.

Доктор вскинул на него удивленные глаза.

– И это стоило таких мучений? У нее руки даже ложку держать не могут! И еще долго не смогут! – зашипел он разъяренно и стал обуваться, а молодой господин придержал его за рукав.

– Не поймите неправильно, я не одобряю действия солдат, ни в коей мере, – заговорил он твердо, – после всего того, что они натворили… после того, что с ней сделали, им нельзя жить! Они этого не достойны.

Доктор Хван посмотрел на перекошенное от гнева лицо мужчины и тихо сказал:

– Я вас не слышал, господин капитан. Вы ничего не говорили, а я ничего не слышал. Совсем ничего. Я приду завтра. Рабыня посмотрит сегодня ночью за ней. Пусть спит. Я дал ей опия. Он облегчит боль. О, ваш отец прибыл. Прощайте, капитан Ким.

Они раскланялись, и старик забрался на носилки.

– Почему у нас был господин Хван? Кто-то заболел? Чжонку? – спросил министр финансов.

– Нет, отец. Я… я забрал госпожу Елень с детьми, – ответил Соджун.

Отец смерил его взглядом, потом окинул двор и сказал:

– Пойдем внутрь.

Сын шел за ним и понимал, что ничего хорошего не услышит.

Старый политик расположился за своим столиком и посмотрел на сидящего напротив него Соджуна.

– Так зачем к нам приходил доктор Хван? – начал свой допрос отец.

– Из-за госпожи Елень.

– Что с ней не так?

– Ее … ее пытали.

– Ну, она жена предателя, – флегматично пожал плечами политик.

– Даже если так…, – сдерживая гнев, процедил сквозь зубы Соджун, – даже если так, она не заслужила этого.

– Как ты можешь судить: заслужила – не заслужила? Ты забыл, кто ты есть? Чужие полномочия уже на себя примеряешь?

Сын молчал, глядя в глаза отцу.

– Сам подумай, ты пригласил фамильного врача к простой рабыне!

– Она не рабыня! – тихо, но твердо сказал капитан.

– Что?

– Она не рабыня! И ее дети тоже!

– Сопляк, ты как говоришь с отцом? – брызжа слюной, взвизгнул старик.

– Отец, я всегда вас уважал, но в этот раз по-вашему не будет! – сказал, поднявшись, Соджун.

– Что???

– Она не рабыня и никогда ею не станет, – проговорил молодой мужчина, и отец оторопел. А ведь и правда, этот мальчишка верит в то, что говорит. Вон глаза какие!

– Во всяком случае, пока я жив, – закончил тот и, поклонившись, вышел. Старик от злости ударил несколько раз по резному столику кулаком.

«В волю вошел мальчишка! Пора подрезать крылышки! А то того и гляди самого из дома выставят! Это ж срам какой!!! – ярился про себя старик. Он хорошо знал своего сына. Знал, что тот давно сохнет по жене предателя Пак Шиу. – Ведьма! Как есть ведьма! Околдовала мальчишку!»

Старый интриган задумался над тем, что происходило у него дома.

«Уж я найду, как показать, кто в доме хозяин», – решил он, усмехнувшись. У него всегда был запрятан козырь. Нужно только дождаться момента. А ждать старик всегда умел…

Соджун долго ходил под окнами, где спала Елень. Там горел светец, Гаыль сидела, склонив голову над госпожой. Закрывая глаза, он вновь видел ее висящей на веревках. Кулаки сжались сами собой. И все же он решился. Неслышно ступая, он подошел и открыл дверь в комнату. Тут отчетливо пахло лекарствами и какими-то благовониями. Рабыня спала, приткнувшись к столику, а Елень лежала укрытой одеялом до плеч. Гаыль ее вымыла и причесала. Тяжелая темная коса змеей покоилась рядом.

Соджун опустился на одно колено и поправил на любимой одеяло. Взгляд скользнул по дорогому осунувшемуся лицу. Темные круги лежали под глазами, один синяк был на скуле, второй – на подбородке. И нижняя губа припухла. Еще днем он касался этих губ губами…

Это воспоминание было совсем некстати. Желание горячей волной начало подниматься в нем. Во рту тут же пересохло.

«Вот ведь» , – подумал он, разозлившись.

Он поправил одеяло, повернул светец, придвинув к нему чашку с водой, и вышел, оглянувшись еще раз на пороге. Одеяло едва заметно поднималось на груди, но любовь всей его жизни была жива. Для него это было самым важным на данный момент. С остальным он справится. Он в это верил.

Дети Елень пообвыкли в доме, шмыгали мышками по двору: не видно, не слышно их. Чжонку несколько раз сталкивался с Сонъи. Та замирала на месте, низко кланялась и убегала, не поднимая глаз. Ей было неловко, ему тоже. Хванге смотрел затравленно по сторонам. Слуги их не трогали. Старый политик молчал, и Соджуна это настораживало.

Госпожа очнулась через два дня. Тело казалось тяжелым, чужим и не слушалось. Взгляд скользнул по светлому потолку, по незнакомым стенам. В комнате пахло травами. За окном кто-то напевал. Было слышно, как тихо постукивает пест по дну горшка.

«Растирают что-то», – лениво подумала Елень и попыталась сесть. Тело, не желая повиноваться, заныло, казалось, всеми косточками. Руки и вовсе были чужими, не обопрешься. Женщина кое-как, сжав зубы, приподнялась и едва не упала назад – чья-то сильная горячая ладонь, легшая между лопаток, поддержала. Она – эта ладонь – принадлежала мужчине. Елень чувствовала его рядом: ее правое плечо упиралось в широкую грудь, гыткым из лиловых и белых бусин аметиста коснулся щеки; она видела колено и вторую руку, такую загорелую, лежащую поверх него…

«На ней мозоли от меча… старые мозоли, которые уже никогда не сойдут» , – подумала женщина.

– Вам … нельзя вставать, – глубокий голос нарушил молчание. Соджун видимо понял, что от нее он так ничего и не услышит. Она даже головы не подняла. Даже одним глазком не взглянула. Замерла, словно кролик перед тигром. Видно только, как дрожат ресницы.

– Я… я устала лежать, – едва слышно произнесла она.

– Все равно сидеть вы сейчас не сможете.

– Отпустите… меня… пожалуйста, – прозвучало глухо.

Соджун смотрел на макушку, а женщина опять попыталась освободиться из его рук, поведя плечом.

Мужчина вздохнул, но ладонь со спины послушно убрал. Елень сидела молча, головы все так же не поднимала. Он сидел так близко. Рукава его ханбока касались ее рук. Гыткым все так же маячил перед глазами, а она не знала, как из комнаты прогнать хозяина дома.