Ульяна Подавалова-Петухова - Любовь и проклятие камня

– Кто я, чтобы спорить с его светлостью принцем Суяном? – наконец проговорил политик. А потом он так посмотрел на своего сына, что у того мир качнулся перед глазами. – Я даю тебе слово: эти четверо не покинут нашего дома, но ты поклянешься мне, что она никогда не будет твоей наложницей. Если ты нарушишь данное слово, клянусь Небом, эта ведьма умрет. И поверь мне, в тот миг она сама будет звать смерть. Уж я постараюсь.

Соджун, пораженный в самое сердце, оглушенный собственный страхом, сжал кулаки, чувствуя, как ногти вонзаются в ладони. У него от напряжения взмокла спина. Он едва различал слова отца. Они вливались в ухо, отравляя сознание, убивая душу. Было трудно дышать, еще тяжелее – осознать черствость родителя, наслаждавшегося твоей слабостью, упивавшегося ею. Соджун, загнанный в угол, готов был согласиться и на большее. Те условия, что выдвигал отец, его не пугали. Его страшила та уверенность, что источал политик, когда говорил о смерти Елень. Капитан знал: рука отца не дрогнет, поднимаясь на эту женщину. И то, что Соджуну чужестранка была так дорога, сейчас было на руку старому интригану. Своенравный сын превращался в послушную и бездушную марионетку.

Соджун склонился перед отцом, тем самым принимая правила игры. Потом поднялся и покинул покои родителя.

Оказавшись во дворе, он задышал открытым ртом, вдыхая стылый воздух и усмиряя собственное ярившееся сердце. Обвел взглядом родной двор, который превращался в тюрьму для него и его возлюбленной. Столько лет он прожил здесь, но никогда не был счастлив. Его старший брат Хёнчжун утонул в семнадцать лет. Соджуну тогда едва минуло семь. Брат был отрадой и единственной семьей выросшего без матери ребенка. Отец любил жену, наверно, поэтому не простил сына, укравшего его любовь. Он и увидел Соджуна, когда впервые призвал его к себе после смерти первенца. Семилетний ребенок глядел исподлобья на родителя и боялся его до дрожи в коленях. А тот смотрел на него тяжелым взглядом из-под сведенных на переносице бровей и молчал. Молчание было настоящей пыткой. Как разговаривать с отцом, ребенок не знал. Через несколько лет отец отдал его в ученики лучшему меченосцу Чосона, и мальчик увидел и узнал другой мир, другую жизнь. А потом в его душу вошла любовь, заполнив мысли и чувства. Не просто любовь – отрада всей жизни.

Соджун был так погружен в свои мысли, что не заметил сына, подошедшего к нему. Чжонку смотрел, смотрел на отца, а потом кашлянул, привлекая к себе внимание. Отец оглянулся.

«Я не отличаюсь от старика. Я так же воспитал сына. Сколько раз я говорил с ним? Сколько раз я играл с ним в бадук 14 14 Бадук, – «падук» или «го» логическая настольная игра с глубоким стратегическим содержанием, возникшая в Древнем Китае, по разным оценкам, от 2 до 5 тысяч лет назад. До XIX века культивировалась исключительно в Восточной Азии, в XX веке распространилась по всему миру. или шахматы? Рад был бросить ребенка на Анпё и сбежать на службу. На службе проще», – вдруг осознал с тоской в сердце Соджун.

– Почему ты еще не спишь? – спросил он.

Чжонку неуклюже улыбнулся, потом вдруг посерьезнел, стрельнул на отца снизу вверх глазами и вновь попытался улыбнуться.

«Он не знает, как себя со мной вести. Горе-отец из тебя получился, Ким Соджун», – с горечью подумал капитан магистрата.

Он подошел к сыну. Тот сразу поклонился.

– Пойдем, поговорить нужно, – сказал отец и направился в свои покои.

Он разоблачался, а руки едва поднимались. Ноги, переступив порог комнаты, вдруг отяжелели. Чжонку сразу заметил это. Он подошел и помог отцу снять облачение. Соджун смотрел на сына и молчал.

– Может, вам купель приготовить? – спросил подросток.

Тот отрицательно мотнул головой.

– Я уеду через три дня, когда вернусь, не знаю, – начал Соджун.

– Вы боитесь за госпожу? – тихо спросил Чжонку.

Отец на это лишь глубоко вздохнул:

– Твой дед обещал ее не трогать, но…

– Я заступлюсь! Не бойтесь! – так же шепотом, но с жаром произнес мальчик.

Соджун улыбнулся одними губами.

«Чем я был занят, что не уделял ему должного времени? Мы даже не охотились вместе ни разу», – удрученно подумал капитан.

– Думаю, у тебя скоро появится мать, – сказал он вслух.

– Госпожа Елень?

Соджун даже вздрогнул. Он сжал плечо сына, и тот вскинул удивленные глаза.

– Твой дед хочет меня женить, – ответил Соджун, вздохнув.

– А вы … вы не хотите?

– Кто ж меня спрашивает…

Чжонку посмотрел в глаза отцу, и тот вдруг понял, сейчас ребенок очень сильно походил на свою умершую мать: та тоже смотрела с благолепием и обожанием.

– Отец, а вы? Вы тоже не спросите меня, когда придет мое время? – тихо проговорил юноша.

На это Соджун лишь еще раз вздохнул.

– Ты не сможешь меня известить, если что. Я сам не знаю, где мы будем. Будь осторожен: твой дед – страшный человек. Ты дорог ему, но он любит делать больно именно дорогим ему людям. Так, он считает, делает их лучше. Ступай. Поздно.

Чжонку что-то хотел сказать, но передумал в последний момент и, поклонившись, вышел. Капитан магистрата вздохнул и лег спать. Завтра предстояло еще одно дело. Может, хоть так удастся обезопасить госпожу от жестокосердого отца?!

Всеми домашними делами заведовала старая няня. Она была даже не Соджуну няней, а являлась кормилицей 15 15 Кормилица – женщина, нанимаемая для кормления грудью чужого ребёнка и, нередко, для ухода за ним. его матери. Когда у шестнадцатилетней рабыни родился первенец, в то же время родилась дочь и у госпожи. Чтобы аристократке не портить грудь, девочку кормила рабыня, и для девочки эта рабыня стала ближе родной матери. Когда пришло время покинуть отчий дом, мать Соджуна взяла с собой не молодую рабыню, а свою няню. Та с радостью пошла за своей госпожой, оставив сына и мужа. Сейчас кормилице было уже почти 80 лет, но она сохранила крепость духа и жила, как казалось самому молодому господину, вне времени. Соджун был привязан к няне. Накупив на рынке сладостей, он поскребся в ее комнату.

– Что тебя привело в мою лачугу? – тут же прозвучало в ответ. Она единственная из всей челяди обращалась с ним и Чжонку неформально. Соджуну это, почему-то, грело сердце.

Он толкнул дверь и вошел. Кормилица осталась сидеть на своем месте, так и не выпустив из рук мотка с нитками. Ее лицо было, как печёное яблоко, – обожжённое солнцем и сморщенное временем. Такой ее помнил Соджун и в детстве.

Няня посмотрела на него. Хитро улыбнулась, заметив сверток в руках.

– Зачем пожаловал?

– Няня, ты в нашем доме самая главная, – тут же сказал Соджун.

Старуха хмыкнула и завертела моток быстрее.

– Знаю я, что тебе гложет. Езжай спокойно. Я присмотрю за ними. Твой отец сейчас очень занят, чтобы лезть в дела рабов, – проскрипела бабка и посмотрела на своего молодого хозяина.