Олег Джурко - Сухие бессмертники. Боевик

Полина никак не отреагировала на директорское предложение помощи. "Неблагодарная дура! – сокрушенно подумал директор и посоветовал Каравайниковой взять недельку отдыха за свой счет. Отдыха в четырех стенах квартиры Полина боялась еще больше, чем любопытных взглядов сплетниц и продолжала таскаться в институт.

Наедине со своим несчастьем Полина дошла до ручки. Еще никто из близких не был посвящен в ее тайну, еще не прокатилась волна позорной молвы, но сердце уже готово было разорваться от переполнявшей его безысходности. Рано или поздно ее позор перестанет быть тайной. Позор вырвется наружу, чтобы погубить ее. Она этого не переживет. Жизнь остановится. Стыд не знает пощады. Институт, увлекательную работу, верную единственную опору в одиночестве, придется покинуть. А что дальше?.. Опять пытка в четырех стенах.

Отчаяние душило, отчаяние требовало исхода, но рассказать кому-нибудь о случившемся – не расскажешь. Позор! Неслыханный позор! Но и молчание было невмоготу.

Надо было что-то делать. Жить в таком состоянии теряла смысл. Порой она пыталась, как умела, помочь себе сама. Но опыта не было, подобной жестокости испытаний в ее жизни не случалось еще. Кажется, были применены все мыслимые средства лечения души. Применены были современные методики самовнушения. Какое там! Процедуры древней Йоги отдавали насилием, самоистязанием, только раздражали рассудок принуждением к покорности предначертанной свыше судьбе.

Молиться перед иконой пробовала Полина. Не приняла икона запоздалого покаяния атеистки, заигрывающей с религией своих предков. Дважды напилась виски, по доброму совету ассистентки, знающей толк не только в вине, но и в наркотиках. До рвоты напилась Полина.

И от "косячка" с "травкой" не отказалась. Они уединились в Измайловском парке. Полина выслушала краткую лекцию о предосторожностях при обращении к помощи наркоты. Но видно было, что сама ассистентка не верила ни одному своему слову о "безопасности" растительного дурмана.

Ассистентка трясущимися ручонками долго, суетливо чиркала газовой зажигалкой. Она сразу же успокоилась, едва раскурила зеленоватый "косячок" с травкой.

"Бедняжка не заметила, как переступила черту, из-за которой возврата нет. Да она законченная наркоманка", поежилась Полина, уныло наблюдая как у ассистентки стекленели странно заблестевшие глаза, с расширенным, бездонным зрачком. На лице девицы проступила улыбка превосходства. Она гордилась тем, что бесстрашно переживает ощущения, недоступные начальнице, прозябающей в идиотском целомудрии.

– Полина Георгиевна, не любите вы себя. – Вальяжно заявила обычно подобострастная искательница ученой степени. – Такая красивая и такая вы пустая. Мне бы вашу красоту. Я бы шла по жизни как ледокол. Моему интеллекту только настоящей красоты не достает. А без красоты и удачи нет. Разве это справедливо?

Девку явно "повело"… Нет, Полину не оскорбил развязный тон Жанны. Веснущатое, простоватое лицо ее вспотело. Крупные капли пота, стекая с переносицы, расквасили дешевую тушь для ресниц и оставляли на щеках черные борозды. Полине было жалко дурнушку, обиженную природой. Полиной овладела ирония. "Ах, поганка неблагодарная"!

– По твоему, моя дорогая, карьеру я сделала за счет своей красоты? – Хохотнула Каравайникова.

– Не-а… Я… Я… Этого не говорила, – затрясла Жанночка маленькой редковолосой головкой на тонкой детской шейке. – Вы умная, Полина Георгиевна. Слишком для женщины умная. Вы умное красивое чудовище с гипнотическим взором. Я видела, как мужики перед вами съеживаются. Вы их подавляете своим превосходством. Они вас не понимают… Никто вас не понимает… А я – понимаю и за это люблю вас, милое мое чудовище. Вы хоть и холодная, но все равно уютная. Я балдею, когда сижу в вашем кожаном кресле, посреди антикварной мебели. Вы так правильно варите кофе…

– Хватит, хватит фантазировать, моя дорогая, – смутилась Полина от ласковых слов захорошевшей девчонки. Это не лесть. Это сермяжная правда, Полина Георгиевна лапочка вы моя. Ничего не скажешь, уютное у вас одиночество… Уютное… Но на мужика я этот уют никогда не променяю. Ни за что! Я хоть и не фигуриста, но за мной мужики ухлестывают только так. У меня сейчас целых два любовника. А было на той неделе – целых три любовника.

Каравайникова немного опешила. Она не знала обижаться или не обижаться на похвальбу этой блеклой сучки. Никто не смел при ней говорить о мужиках так беспардонно. Даже интересно, пожалуй…

Жанна облапила Полину и мокро чмокнула в шею, где-то под ухом. Полина оцепенела. Нежность, проявленная к ней так искренне, озадачила ее. Пропала злость, появилась жалость к Жанне, пропащей девчонке.

– Значит вы счастливая, детка? Вам есть чем похвастаться перед старой девой. – Снисходительно улыбнулась Полина.

Жанна встрепенулась, уловив напряжение в словах начальницы.

– Хорошо, хорошо, о мужиках больше ни слова. Простите меня, Полина Георгиевна, душечка вы моя… Вы красивая… Да, что это я несу… Это я уже говорила. Извините, Полина Георгиевна… Говорят, красота спасет мир… Говорят?

– Это азбучная истина, милочка, притча это. – Сказала Каравайникова покровительственно.

– Не-а, голубушка Полина Георгиевна! Мы запутались в притчах, мы хотим жить по этим притчам, а не получается. Не спасет Мир никакая Красота. Из-за нее все неприятности. Красота разъединяет нас. Она делит нас на две неравные половины – счастливых и не счастливых, на красивых и некрасивых. А когда установили эталон красоты, разные там золотые сечения и прочие идеальные пропорции, – установили художники и добили дурнушек окончательно. Вот как жить всю жизнь с мыслью, что ты – некрасивая.

– Не надо так, наговаривать на себя, – с энтузиазмом вскинулась Полина. – У вас столько поклонников, вы, Жанночка, симпатичная…

"Ну и сказанула, – спохватилась Полина. – Лицемернее не придумаешь".

– Кобели, Полина Георгиевна, а не поклонники. – Вздохнула ассистентка.

У Жанны потекли обильные слезы. И, правда, ручьями. Она их не замечала. Носом не шмыгала. Голова ее клонилась на плечо Полины, глаза полузакрыты…

– Бабы все несчастные, – бормотала Ассистентка. – По бюсту нас встречают, по бедрам провожают, по коленкам оценивают наш интеллект…

Окурок в тонких длинных пальчиках, прозрачных, пальчиках, с заостренными подушечками, окурок размяк и разваливался. Полина заторопилась. Зелья на нее могло не хватить. Осторожно вынула окурок из пальцев Жанны. Руки дрожали и у нее. Это кошмар какой-то, так ей хотелось заплакать вслед за наркоманкой.

С первой же затяжки приторным, влекущим дымом Полину едва не хватил "кандрашка". Она хотела встать и уйти, но покачнулась и брякнулась на землю. Жанна разлепила глаза. Привычка к опасности мгновенно дала себя знать. Жанна немного "протрезвела" и, покачиваясь, быстро заковыляла прочь.