Владимир Митрофанов - Телохранитель

– Вить, у вас в школе были романы молодых учительниц с учениками?

– У нас учителя почти все старые, уже пенсионеры по возрасту, – ответил Ховрин. – Одноклассник один с лаборанткой шуры-муры делал, запирались там у нее, в подсобке после уроков, трахались, но ей было уже восемнадцать. Была у нас в классе еще одна парочка, точнее четверочка: двое парней и две девушки. У них была своя тайна. Они собирались у кого-нибудь из них на квартире и занимались там своими делами, о которых не распространялись. Говорят, все полностью раздевались и делали что-то вроде римских оргий. Типа все трахаются со всеми. Многие им завидовали.

– И ты?

– И я. Это же прикольно.

– Прикольно, – протянул Чебышев. В его голосе тоже чувствовалась зависть. – Хорошо быть молодым… Будь я снова молодой, я бы женился на хорошей девушке и был бы счастлив… Хотя бы какое-то время. Завидую я тебе, Витя, все у тебя впереди. У меня когда-то тоже была любимая девушка.

– А что потом случилось? – спросил его Ховрин.

– С кем?

– С той девушкой?

– Что и всегда бывает: я ее разлюбил. Почти три года любил, а потом вдруг взял да и разлюбил. Что тут можно сделать? «Любовь живет три года» – слышал такое? А другая потом меня разлюбила. Так однажды и сказала: «Я тебя больше не люблю». Довольно неприятно было это услышать. Читал тут недавно про одно исследование, где показано, что женщине секс с одним партнером прискучивает примерно через год и далее становится неинтересным. Так уж сделан мир. Физиология. И ничего тут не поделаешь. Но все равно важно, чтобы тебя обязательно кто-нибудь любил… Наверное так бывает. – Он сделал паузу, пожевал губами, потом добавил: – Но не в моей жизни…

Он был уже довольно сильно пьян, раскраснелся, размяк.

Карина между тем принесла Данилову кальян с уже разожженными углями. Данилов тут же к нему и присосался. Булькал, очень довольный, пускал дым колечками и по-всякому.

Потом Чебышев надолго ушел в туалет, а Данилов, покашливая от дыма, пояснил Ховрину:

– У него недавно был сердечный приступ. Стенокардия. Стент в сердце поставили. Это типа пружинки от шариковой ручки – расширяет сосуд. И все равно бухает. Я ему говорю, что надо себя беречь – не молодой уже. Он же утверждает, что важно вовремя сдохнуть. Ты сам слышал.

Он еще побулькал кальяном, выдул дым толстой струей, закашлялся.

– Надо и мне с кальяном завязывать.

Потом вернулся Чебышев, подсел к Данилову. О чем еще разговаривали ветераны, Ховрин не слышал – сидел от них через стол. О каких серьезных делах можно было говорить в таком состоянии? А вообще-то Ховрина очень интересовала роль Чебышева: чем может быть полезен этот одышливый и злобный старикан, похожий на полоумного профессора-математика?

Час спустя Ховрин отвез сначала уже совершенно в стельку пьяного Чебышева, а потом и подвыпившего Данилова по домам. Машину запарковал во дворе у Данилова. Там у него было свое место, запираемое специальным берьером. Данилов вышел открывать, так еле-еле отомкнул, долго в нем ковырялся ключом.

– Почему вы с ним носитесь? – спросил Ховрин в некотором раздражении, потому что именно он затаскивал тяжелого Чебышева на крыльцо, а затем в прихожую и там оставил лежать на полу, и все еще оставался в недоумении.

– Это можно понять, только побывав на войне. Мы – одна команда до конца нашей жизни, я ему верю, как самому себе. Некоторых наших уже нет, и с ними ушла часть меня… – Голос Данилова дрогнул, его чуть не слеза пробила с пьяну-то.

Потом Данилов пожал Ховрину руку и бодро, почти не качаясь, пошел к подъезду. Ховрин же своим ходом на метро поехал домой. Еле-еле успел на последний поезд. Уснул еще раньше, чем голова коснулась подушки.

Проснулся он поздно. Из дома выщел в одиннадцать. Утро было ясное и холодное. За ночь лужи замерзли и весело хрустели под ногами. Какая-то птичка что-то пиликала на дереве, словно на скрипочке с одной струной.

После этих вчерашних разговоров с Даниловым Ховрину трудно было понять суть происходящих вокруг него событий, и он решил обратиться к Геббельсу. Типа знакомому компьютерному гению. Геббельс это было прозвище. Он был невысокий, худой, сутулый, но с большой головой и, понятно, в очках. Предварительно позвонил ему, что нужна кое-какая информация.

– А-а, Витек, конечно, заходи! – ответил тот без особого энтузиазма.

Через полчаса Ховрин уже звонил в дверь его квартиры.

– Проходи, снимай ботинки, – сказал Гебельс, пожимая Ховрину руку. Сам он был босиком. Вид у него был заспанный, несмотря на полдень.

В каждой квартире есть своя особенная вонь. Хозяева ее не замечают, но гости очень четко чувствуют. В квартире Геббельса тоже стоял какой-то свой, присущий только ей запах. Эту квартиру населяли большей частью электронные жители.

– Сейчас приду! – сказал Геббельс, впустив Ховрина, и куда-то исчез.

– Сволочь! Гад! Говнюк сраный! – донеслось из комнаты. Ховрин, сняв ботинки в прихожей, заглянул туда.

Там метался злющий-презлющий Геббельс.

– Знакомься: Хьюлетт-паккард-хрен пиздюхин – главный из серии самые говенные принтеры мира – не печатает, сволочь, ни в какую, сука! Угораздило вчера купить, теперь мучаюсь. Он меня ненавидит, а я его.

Геббельс воспринимал вещи как живые существа. Компьютер ему весело подмигивал, жужжал; принтер, по какой-то причине бастовал, кашлял, а модем угрюмо смотрел, помаргивая, развесив рожки-антены – он явно был не в духе.

В этой комнате уж точно не убирались, наверное, не меньше года. Все было завалено какими-то бумажками. На полу, как перекати-поле, клубилась, мотаемая сквозняком пыль. Это контрастировало с порядком и чистотой во всей другой части квартиры.

Ховрин подошел к окну, выходившему во двор. Погода за окном была ветреная. Черные голые ветки берез за окном беззвучными метлами мотались из стороны в сторону. Черно-белый мир зимы. Туш и ватман.

– Что у тебя? – спросил Геббельс.

– Ты умеешь взламывать пароли?

– Далеко не все пароли можно взломать. Не дураки их делают, – осторожно ответил Геббельс.

– Ты же хакер! Чего тебе стоит?

– Ты в этом деле ни хера не понимаешь! Это не так просто, как кажется. Если имеется рабочий компьютер и он в локальной сети, пароль обычно где-то записан на стене или на листочке, потому что его постоянно заставляют менять. Поэтому он часто не индивидуален, а стандартен типа useruser1, и меняется только последняя цифра. Обычно в таких случаях никто не изощряется. Да и то, думаю, пришлось бы повозиться. В других случаях нужны специальные программы. – Геббельс был осторожен.

Ховрин, однако, напирал:

– Стандартный хакер обычно жирный и вонючий, потому что он сидит целый день за компьютером и жрет – даже срать не выходит – гадит тут же в ведро, а не такой дрищ, как ты. Может, тебе просто лень к холодильнику подойти за жратвой? Или у тебя глисты? Хотя вонь какая-то все же есть, – поводил он носом.