Владимир Митрофанов - Телохранитель

– Откупается, – констатировал Ховрин. – И как вы общаетесь?

– Иногда по «Вайберу», но чаще он просто звонит на мобильник. Обычно в одиннадцать вечера.

– О чем говорите?

– Так, – пожала плечами Катя. – Он спрашивает, как дела в школе, как погода – все такое. Долго мы не разговариваем – особо и не о чем: «Дела нормально? – Нормально. – Ну, пока. – Пока».

– Странно это – близкие люди, а говорить не о чем! – сказал Ховрин.

– О чем вообще можно с родителями говорить? Только об учебе. Не музыку же с ними обсуждать. Понятно, говорить не о чем. Ты с мамой много своих проблем обсуждаешь?

– Вообще не обсуждаю, – согласился Ховрин. – И что дальше?

– Короче, потом мы полетели на остров Бали и тоже в отель «Гранд Хайятт». Там отец с семьей жил на отдельной вилле с видом на море, а я в обычном номере, но очень большом и с окнами в сад. Номер был просто офигительный! Там рядом с отелем находится огромный торговый центр. Отец выдал мне вот такую пачку денег, – Катя показала пальцами толщину сантиметров в десять, – сказал: «Не экономь. Кончатся – дам еще!» Еще каталась там в океане на доске – серфе – и разодрала пятку об кораллы – долго не заживало, еще мы ездили на вулкан, потом на слонах, потом еще на рафтинг – это когда спуск на плотах по речке.

– А как мачеха? Анжела-то? – перебил Ховрин. – Не пыталась тебя отравить?

– Ну, она улыбалась, конечно, такая дежурная голливудская акулья улыбка, но как-то нерадостно. Мне так кажется, что я ей не понравилась.

– Это как кукушка: чужой ребенок – вон из гнезда! Кому нужна лишняя прямая наследница? К тому же ты – очень красивая! Настоящая модель!

Катя слегка покраснела от удовольствия.

– Она тоже ничего, себя держит в форме: каждый день у нее были спа-процедуры, мало жрет. Морда только словно накачана ботоксом – неэмоциональная. Ни одной морщинки. Хотя тридцатник, наверное, точно есть.

Ховрин же продолжил свою мысль:

– А в женщинах это всегда конкуренция. Сказка такая есть про Белоснежку: «Свет мой, зеркальце, скажи, кто на свете всех милее, всех румяней и белее?» Опять же самое главное: ты – возможный претендент на наследство, причем неоспоримый, прямой. А значит, конкурент для ее детей. А что твой папаша?

– Отец – нормально, только каждый вечер он там напивался, причем, здорово. Сядет в ресторане и попивает, причем только белое вино. Сначала берет одну бутылку, потом – вторую, потом третью. Анжела в какой-то момент начинает нервничать, отец – злиться, что ему не дают пить, они начинают ругаться. Под конец он оказывается в полное говно. Утром на завтраке он слегка опухший, но вменяемый, пьет стаканами свежий апельсиновый сок. Я впрочем, с ними только один раз и завтракала – они слишком поздно вставали.

– Алкаш точно твой папаня, – констатировал Ховрин. – Познакомилась там с кем-нибудь?

– С чего вдруг?

– А чего еще делать на юге?

– Там еще отдыхали русские – среди них нормальных нету, еще австралийцы – все придурки, – японцы, немцы еще были. Парень один из русских клеился: у него отец в Сибири нефть добывает – понятно, не сам лично. У парня еще и футболка была с надписью: «Нефть – наше все!» – большими черными буквами – но тоже оказался полный мудак! У него папаша – это вообще что-то – толстый-претолстый жирдяй – как он в самолетное кресло вообще влезает – не знаю, его там, наверное, вколачивают, хотя, впрочем, в бизнес-классе кресла широкие. Так он сядет в бассейн и там сидит целый день, как бегемот, попивает коктейли и прочие напитки, их ему туда постоянно таскают официанты, которые, как челноки, снуют туда-сюда. Кстати, официант однажды тоже подобрался толстый к нему носить – идет, переваливается – «Тум-бада-тум-бада». И еще отец мне тогда как-то сказал, когда мы были одни: «Катя, я хочу, чтобы ты знала: ты моя старшая дочь и самая любимая!» Я так и обалдела! Не знала, что и ответить.

– Круто! Я такое в каком-то кино видел. Он тебе наверняка и учебу в универе оплатит.

– Кстати, тут оказалось, что мы давно на его деньги жили и живем – на мои алименты. Отец все это время на меня постоянно деньги присылал. На это мы и машину, и дачу купили, и ремонт сделали, и в Грецию отдыхать ездили не один раз. Теперь отец хочет, чтобы я училась в Англии. Там он сможет это дело как-то контролировать, чтобы типа я не загуляла. Я могу жить у него, или он мне квартиру снимет, или в самом университете – в кампусе можно жить – там, говорят, очень хорошие общаги. Опять же веселее, общение, язык практикуется, ездить далеко не надо. Я-то с Анжелой жить не хочу – каждый день видеть ее недовольную рожу – пытка, еще действительно отравит. Есть еще одна тема: школа бизнеса при Чикагском университете. Обучение там стоит около ста тысяч долларов в год. Зато по рейтингу эта школа входит в первую десятку в мире. Гарантированная высооплачиваемая работа. Там преподают девять нобелевских лауреатов! У них есть кампусы в Лондоне, Гонконге и Сингапуре. Отец сказал, что нет проблем, хочешь, можешь ехать в Чикаго. Он там часто бывает по делам. Мама в обоих случаях колеблется. Папа, то есть отчим, уговаривает ее, чтобы отпустила.

– Это понятно, – закивал Ховрин, между прочим, подумав: «А сам, небось, наверняка прокрутил дырочку в ванной, наблюдает, когда она моется, и дрочит на это… Так, небось, задрочил, что больше уже не может».

– Чего тебе понятно?

– А то, что тебе скоро будет восемнадцать, и халявные денежки для них тут же и закончатся, а так ты уедешь, место в квартире освободишь, не будешь туда своих парней водить зажигать.

– У тебя одно на уме: если парень с девушкой встречаются, непременно должны зажигать. Ты сам настоящий маньяк! – возмутилась Катя.

– А чего еще делать-то? Книжки читать, что ли? – удивился Ховрин.

– Это – пошло!

– Это – жизнь! Помнится, однажды у мамы появился сожитель – некий Геннадий. Так мы с сестрой его отчего-то сразу возненавидели. Противный он был какой-то. Тьфу! Квартира у нас маленькая: куда ни пойдешь – он там сидит. Захочешь поссать – а он уже там срет полчаса, еще и навоняет так, что всем дурно, плохо смоет, говно не соскребет, накурит. Или в ванной в раковине волосы всегда после бритья оставляет. Кто за ним убирать должен? Сестра стала его доставать по-женски: то в одной ночнушке попрется мимо, то завизжит на всю квартиру: «Мама, я переодеваюсь, а он лезет!» Сколько-то, не помню – с месяца три, наверное, он прожил у нас да и свалил куда-то. Мама, помню, расстраивалась. А чего расстраиваться из-за говна-то? Потом еще с кем-то встречалась, но ничего не получилось – понятно, кому нужна женщина с двумя детьми? Еще встречаться иногда – ладно, а жить вместе в одной квартире? Я бы точно не смог. Хочешь после работы поспать, футбол посмотреть, пивка выпить, а тут чужой ребенок начинает нудеть. А ведь ему и пинка не дашь! Своему-то можно, а чужому – нельзя. Мамаша сразу полезет в дерьмо. Опять же на плач и нытье своих детей у родителей происходит адаптация – они его просто не замечают, чужие же дети – всегда раздражают.