Михаил Серегин - Тайна черного ящика

– Простите, Семен, вы сказали, что сотрудничаете с американскими учеными… А японские геофизики с вами тоже сотрудничают?

Он скривился в усмешке.

– Японские геофизики придерживаются слишком оригинальных взглядов на процессы возникновения землетрясений, – сказал он. – В связи с этим у нас часто возникают очень напряженные отношения. Говорить о полноценном сотрудничестве в такой обстановке не приходится. Дело доходит даже до того, что нашего «Витязя» и, например, «Академика Курчатова» не пускают в их порты, когда в этом возникает необходимость, а от нас утаивают, как я полагаю, значительную часть тех данных, что получает «Риофу мару».

Я кивнула головой, что поняла, а про себя подумала: «Черт возьми, что такое риофу мару?»

Однако вслух я задала более важный для себя вопрос:

– И последнее, Семен. В чем главная, на ваш взгляд, оригинальность взглядов японских ученых?

– В чем? – усмехнулся он. – Хотя бы в том, что они считают, что землетрясения в Курило-Камчатском желобе возможно вызвать искусственно…

– Как это? – удивилась я.

– Очень просто, – ответил Семен. – С помощью атомного заряда небольшой мощности можно разбалансировать равновесие участков земной коры и спровоцировать ее отдельные зоны на подвижки…

– До свидания, Семен, – пробормотала я и выдернула голову из вездехода.

Все! С меня достаточно. Я чувствовала, что перегрузилась этими абсолютно новыми для меня сведениями и возможностями. Думать я уже не могла ни о чем. Да и не хотела. Пусть информация сама уляжется в голове. Если голове не мешать, она часто может и сама выдать правильный результат, без малейшего усилия с моей стороны. Вот и пусть поработает без моего участия, решила я. А мне пора отдохнуть.

Я только сейчас заметила, что стою под звездным небом и на мою голову сверху не капает абсолютно ничего. Дождь кончился. Я поправила отвороты на моих сапогах с очень высокими голенищами, которыми снабдил меня Евграфов, и пешком направилась к нему на заставу, обходя большие лужи и смело переходя вброд те, которые поменьше и с виду неглубокие.

Теперь меня интересовали японцы – те самые, унесенные волной в океан.

Как я ни старалась освободить свою голову от только что услышанного от очкастого геофизика, одна мысль все же выплыла на поверхность и не давала мне покоя всю дорогу до заставы, которая находилась на южной оконечности острова, на самом берегу океана.

Я не могла понять, как ФСБ удалось вклиниться в столь тесную цепочку передачи информации о прогнозе: геофизики – Чугунков – Министр. Семен Финкельштейн утверждает, что передал информацию о прогнозе лично в руки генералу Чугункову. И там, в этой информации, все было абсолютно точно, и Южные Курилы стояли на своем месте, а о Северных вообще речь не шла.

Хорошо. Это означает только одно: что Чугунков располагал верной информацией и на этапе передачи ее от геофизиков искажения произойти не могло. В то же время я не сомневаюсь, что Чугунков сам передал все полученные от владивостокских геофизиков данные лично в руки Министру. Никому сделать это вместо себя он бы не доверил. Но тогда что же получается?

Получается, данные мог изменить только сам Чугунков. Или сам Министр… Ну, это только в том случае, если он клинический идиот… Нет, Министр здесь ни при чем. Тут только Чугунков, и никто другой.

Мне стало окончательно плохо. Как же так? Дядя Костя, который учил меня спасать людей и приходить на помощь попавшим в беду, – предатель? Это не укладывалось у меня в голове. Этого просто быть не могло. И в то же время факты упрямо твердили, что это – есть! И нельзя смущенно от этого отворачиваться или прятать голову в песок, словно испуганный страус.

Конечно, мои умозаключения – это еще не доказательства, нужно что-то более весомое. Иначе мне просто никто не поверит. Чугунков всегда может сказать, что получил от геофизиков искаженные данные, и тогда уже никто ни в чем не разберется. Когда нет возможности доказать точно, люди лгут без особой для себя опасности.

Кому поверят Министр, Менделеев, Григорий Абрамович – старые друзья Чугункова – ему, которого они знают с детства, или мне и какому-то очкастому геофизику? Конечно – ему! А я только отрежу себе пути дальнейших попыток работать над поисками этого агента, если подниму скандал и вылезу, не имея никаких доказательств.

Но и разрабатывать версию о Чугункове я тоже не могу, не заручившись ничьей поддержкой. Он мой непосредственный начальник. При первом подозрении, что я ищу доказательства его причастности к сотрудничеству с ФСБ, он просто отстранит меня от работы, засадит безвылазно в Тарасове, и я никогда не сумею раскрыть этой тайны.

Я просто не знала, что мне делать. Даже излюбленный мой прием – представить, как бы поступил в этом случае Григорий Абрамович, не сработал. Я с ним уже говорила о том, что среди его близких друзей есть предатель. Не знаю, поверил ли он, но мне он ничего не ответил. Для него эта проблема, наверное, была намного сложнее, чем для меня. Он промолчал и предоставил мне право решать самой.

Правда, тогда у меня не было не только прямых доказательств, а теперь? Эта история с землетрясением, переместившимся с юга на север, красноречиво свидетельствует о причастности Чугункова к искажению данных геофизических исследований. Что сейчас сказал бы Григорий Абрамович, если бы знал об этом?

Стоп! Я же могу позвонить ему и спросить его об этом прямо. Правда… По телефону такие вещи обсуждать очень опасно, линию наверняка прослушивает ФСБ. И все же стоит попробовать. Мы с Григорием Абрамовичем всегда понимали друг друга с полуслова.

Придя на заставу и разыскав Евграфова, я потребовала у него телефон. Он привел меня в кабинет начальника заставы, уже третий день то находящегося в штабе округа, то облетающего пограничные катера, то ведущего какие-то сложные переговоры с японцами в Южно-Курильске и Немуро.

У нас на Шикотане дело близилось к рассвету, значит, в Москве была ранняя ночь, разница здесь – восемь часов. Наверняка Григорий Абрамович сейчас в палате один, и ему никто не помешает говорить со мной совершенно свободно. Если, конечно, не учитывать «ушей» ФСБ.

Я чуть не отчаялась в своей затее, слушая ровный сигнал в телефонной трубке, свидетельствующий о том, что абонент отсутствует. Нехорошие мысли начали лезть в голову. Вдруг с Григорием Абрамовичем что-то случилось, пока мы тут на Шикотане…

Я успокаивала себя только тем, что двигался он пока еще очень плохо и, для того чтобы взять в руку телефонную трубку и поднести ее к уху, ему требовалось намного больше времени, чем здоровому человеку.

Наконец в трубке раздался легкий щелчок и знакомый глуховатый голос произнес слегка замедленно, но ровно и уверенно: