Чингиз Абдуллаев - Третий вариант

Надежда подходила ко мне, виновато опустив голову. Девочка, одетая в красную куртку и клетчатые штаны, весело смотрела на меня, словно ожидала, что я покажу ей какой-нибудь фокус.

— Что это такое? — зло спрашиваю я, кивая на ребенка.

— Моя дочь, — тихо отвечает Надежда.

— Я догадался. Что это значит?

Она виновато молчит. А девочка вдруг спрашивает:

— Дядя, а ты друг моей мамы?

Она выговаривает слова по-русски с неуловимым акцентом, как говорят обычно прибалты. Вернее, говорили. Сейчас они все сразу «забыли» русский язык и «вспомнили» немецкий.

Я вспоминаю своего сына и отворачиваюсь, ничего ей не ответив. А она смотрит на меня смышлеными глазками и вдруг берет за палец правой руки и начинает тянуть.

— Может, ты мне мороженое купишь? — спрашивает она. Я гляжу на ее маму, уже собираясь сказать какую-нибудь гадость, даже открываю рот. Потом закрываю его и неожиданно обнаруживаю, что спрашиваю против своей воли:

— А какое мороженое ты хочешь?

Надежда улыбается, а я, чувствуя себя отцом семейства, беру ее дочку за руку, и мы идем покупать мороженое. Так начинается мое знакомство с Сашей. Я даже не знал, что у немок бывают такие имена — Надежда и Александра, хотя какие они, к черту, немки. Все время жили в России, а считались немцами. По-моему, вообще нужно было давно отменить все национальности, как в Америке. Есть американец — и все. Американец китайского происхождения, немецкого, русского, но — американец. А у нас вместо того, чтобы говорить «советский человек», стали разбивать всех по национальностям, всем академии открывать и выращивать национальные кадры. Вот и вырастили на свою голову. Они, эти кадры, ничего не смогли сделать, фигуры-то были дутые. Когда многие это поняли, тут весь галдеж и поднялся. Графоманы и неудачники полезли на политическую арену. Чем это кончилось, вы сами помните.

— У вас есть какие-нибудь планы? — спрашивает Надежда, когда мы усаживаемся за столиком в кафе на берегу Сены.

— У меня только один план, — признаюсь я, — но он исключает участие в нем вашей дочки.

Она смотрит на меня сердито.

— Чем она вам мешает?

— Она уже выздоровела? — саркастически спрашиваю я.

— Моя сестра уезжала, и поэтому я вынуждена была забрать Сашу из Дрездена, — объясняет Надя. — Что мне было делать? Оставить девочку одну в Германии? Так она ведь почти не говорит по-немецки.

— И вы решили включить ее в состав нашей группы?

Она укоризненно качает головой:

— Ну зачем вы так?

Не могу я спорить с женщинами. Особенно когда на меня смотрят такими глазами — чистыми и доверчивыми.

— Хорошо, — соглашаюсь я, — пусть остается. Все равно мы сегодня вечером уезжаем. Она поедет с нами на поезде.

— Как, опять на поезде? — огорчается Надежда. — А мы только что сошли с поезда. Я боялась, что не успеем к Лувру.

— А вы хотите устроить обзорную экскурсию по городу? — Я уже начинаю нервничать.

— Нет, — улыбается она, — просто я думала…

— Едем на вокзал, — прерываю я, — и перестаньте спорить. У нас конкретное задание.

И в этот момент девочка вдруг объявляет:

— Я хочу в туалет.

Ее мать прыскает от смеха, а мне приходится еще минут десять ждать, пока они вернутся и мать наденет на нее куртку.

Через некоторое время мы уже сидим в поезде, отправляющемся в Бордо. В вагоне первого класса. Я рассказываю Надежде все, что узнал о Лабуэре и Бордо.

— Это может быть совпадение, — замечает она.

Ну как с ней после этого разговаривать!

— Таких совпадений не бывает, — отрезаю я и выхожу в коридор.

Через некоторое время она выходит следом.

— Как девочка? — снова против своей воли спрашиваю я.

— Она спит, — отвечает Надежда, глядя в ночную темноту, проносящуюся мимо. Долго смотрит. А потом вдруг спрашивает: — Мне говорили, что вы убийца. Наемный убийца, киллер. Это правда?

Я тоже смотрю в ночную темноту.

— Да, вам говорили правильно.

— Вы убьете человека, которого мы ищем?

— Думаю, нет, — отвечаю я, помедлив. — Он слишком богат, чтобы его убивать. Я просто сдам его моим заказчикам.

— А что сделают они?

— Это не мое дело. Вам не кажется, что вы задаете слишком много вопросов?

— Они его убьют? — Она словно не слышит меня.

— Нужно было задавать вопросы перед тем, как вы согласились на эту поездку, — резонно замечаю я, по-прежнему не глядя на нее. Ростом она мне до плеча, не больше.

— Мне нужна была работа. Они предложили, и я согласилась. Я не знала, что они бандиты.

— Это не бандиты, — я непроизвольно морщусь. — Неужели вы до сих пор ничего не поняли?

— Да, действительно. Мне тоже иногда кажется странным, что они имели такую информацию обо мне, знали обо всем, даже о моей прежней работе.

— А какая прежняя работа?

— Я была секретарем у одного босса. Он считал, что секретарша должна обязательно ублажать шефа, включая и его сексуальные домогательства. А я так не считала. Вот мы и расстались.

Я наконец поворачиваюсь к ней. Почему я раньше не замечал, какой у нее профиль? И красивое лицо, хотя носик несколько вздернут.

— Ему не повезло, — говорю я почти искренне.

— Спасибо, — улыбается она, — я думала, вы скажете, что не повезло мне. Помню, как вы смотрели на меня в первые дни. Как на жабу. У вас в глазах было нескрываемое отвращение.

— Это относилось не к вашей внешности, а к вашему участию в моей работе.

— Вы всегда работаете один?

— Всегда.

— У вас есть семья? — вдруг спрашивает она.

Я молчу.

— Извините, я задала бестактный вопрос, — торопливо говорит Надежда.

— Нет, — возражаю я, — не бестактный. У меня была семья.

— Была?

— Мы с женой развелись. Вернее, официально не развелись, но я ушел из дома. Там у меня остался сын. Мальчик, примерно такого возраста, как ваша дочь.

— Почему вы развелись?

Вместо ответа я поднимаю свою левую руку.

— Ей не нравилось мое украшение. Считала, что в этом виноват только я.

— Была катастрофа?

— Афганистан…

Мы снова смотрим в ночную темноту.

— Как вы думаете, мы его найдем? — спрашивает Надежда.

— Не знаю, я не гадалка.

— А что вы будете делать потом? — Найду какое-нибудь занятие.

— Опять убивать людей?

Со мной никто так не разговаривал.

— Я не убивал людей, — отвечаю, сдерживаясь, — не принимал такие заказы. Я убивал только подонков, подлецов, главарей мафии.

— «Принимали заказы», — повторяет она, — как на котлеты. И много заказов у вас было?

— Много.

— Наверное, вы были хорошим киллером.

Как им всем нравится это слово. Какое-то даже внешне благородное. Никто не говорит просто — «убийца».

— Почему? — спрашиваю я. — С чего вы взяли?

— Вы умный…

И снова молчание.

— Алексей Викентьевич, — вдруг называет она меня этим придуманным именем, — обещайте мне только одно.